стоялъ на чисто матеріалистической точкѣ зрѣнія, а Модъ — на идеалистической. Что же касается меня, то я едва принималъ участіе въ разговорѣ, сдѣлавъ только нѣсколько замѣчаній и поправокъ.
Онъ быль блестящимъ спорщикомъ, но и Модъ была не менѣе блестяща, и, любуясь ею, я часто терялъ нить разговора. У нея рѣдко на лицѣ выступала краска, но сегодня оно раскраснѣлось и было очень оживленно. Она была въ ударѣ точно такъ же, какъ и Волкъ Ларсенъ, и оба они наслаждались споромъ. Въ доказательство своей мысли Волкъ Ларсенъ началъ цитировать стихи. Читалъ онъ хорошо и съ большимъ воодушевленіемъ. Но не успѣлъ онъ произнести послѣднія слова, какъ въ двери показалась голова Луиса, и онъ шопотомъ сказалъ:
— Вамъ надо бы быть потише! Туманъ поднялся, и я видѣлъ огонь парохода передъ самымъ носомъ шхуны.
Волкъ Ларсенъ такъ быстро выпрыгнулъ на палубу, что, когда мы успѣли добѣжать до него, онъ уже успѣлъ закрыть люкъ «третьяго класса», откуда доносилось пьяное оранье, и бѣжалъ на бакъ, чтобы закрыть кубрикъ, гдѣ орали пьяные матросы. Туманъ несовсѣмъ разсѣялся, но поднялся довольно высоко, и ночь была совершенно темна. Прямо впереди насъ я увидѣлъ красный и бѣлый огни и ясно разслышалъ стукъ машинъ. Внѣ всякаго сомнѣнія это была Македонія.
Волкъ Ларсенъ возвратился на ютъ и мы стояли молчаливой группой, наблюдая за огнями, быстро идущими намъ на перерѣзъ.
