и капюшонъ. Отъ времени до времени она смѣняла меня и мужественно вычерпывала воду. Все въ мірѣ относительно. Это былъ только свѣжій вѣтеръ, но для насъ, боровшихся за жизнь въ хрупкой скорлупѣ, онъ казался бурей.
Продрогши до костей, мы боролись цѣлый день съ вѣтромъ и волнами. Наступила ночь, но никто изъ насъ не спалъ. Наступилъ слѣдующій день, а вѣтеръ все дулъ намъ въ лицо, и пѣнящіяся волны все еще обдавали насъ крупными брызгами. На слѣдующую ночь Модъ заснула отъ чрезмѣрной усталости. Я накрылъ ее непромокаемымъ плащемъ и брезентомъ. Одежда на ней была относительно суха, но она совершенно закоченѣла отъ холода; и я серьезно боялся, что она можетъ умереть ночью; насталъ день, такой же холодный и безрадостный, такой же облачный, съ тѣмъ же сильнымъ вѣтромъ и вздымающимися волнами. Я не спалъ уже сорокъ восемь часовъ и промокъ и продрогъ до мозга костей. Всѣ члены мои окоченѣли отъ напряженія и холода, и мускулы страшно болѣли при малѣйшемъ усиліи, а мнѣ постоянно приходилось напрягать ихъ. А насъ между тѣмъ несло къ сѣверо-востоку, прочь отъ Японіи, прямо въ холодное Берингово море.
Мы все еще существовали, и наша лодка существовала, и, вѣтеръ дулъ попрежнему. Къ вечеру третьяго дня онъ еще немного усилился. Носъ лодки попалъ подъ волну, и лодка почти наполовину наполнилась водой. Я началъ вычерпывать воду съ безумной поспѣшностыо, ибо намъ грозила другая волна, а другая волна означала бы
