и кривилось отъ боли. Повидимому, онъ чувствовалъ себя очень скверно.
— Ну, что, Личъ, пойдете въ матросы? — спросилъ Ларсенъ.
— Да, сэръ.
— А вы? — спросилъ онъ меня.
— Я дамъ вамъ тысячу долларовъ… — началъ, было, я, но онъ меня перебилъ.
— Довольно! Берете ли вы на себя обязанность юнги или нѣтъ? Или мнѣ нужно и васъ тоже взять въ руки?
Что мнѣ оставалось дѣлать? Дать звѣрски избить, а можетъ-быть и убить себя? Но ни то ни другое не помогло бы мнѣ. Я пристально посмотрѣлъ въ его жестокіе, сѣрые глаза. Они могли бы быть изъ гранита, такъ мало было въ нихъ свѣта и человѣчности. Въ глазахъ иныхъ людей можно увидѣть душу, но его глаза были мрачны, холодны и сѣры, какъ само море.
— Ну?
— Да, — сказалъ я.
— Скажите: «да, сэръ».
— Да, сэръ, — поправился я.
— Какъ ваше имя?
— Ванъ-Вейденъ, сэръ.
— Не фамилія, а имя?
— Гёмфри, сэръ; Гёмфри Ванъ-Вейденъ.
— Сколько вамъ лѣтъ?
— Тридцать пять, сэръ.
— Хорошо. Идите къ коку; онъ вамъ укажетъ, что дѣлать.
Такимъ образомъ я попалъ на невольную службу
