— 204 —
свои пѣсни, Баймаганъ лежалъ на коврѣ и пилъ кумысъ. Когда ему надоѣдало гулять одному, онъ посылалъ за Хайбибулой и угощалъ старика.
— Ты умный человѣкъ, Баймаганъ,—повторялъ каждый разъ Хайбибула и улыбался старымъ, беззубымъ ртомъ.—Старъ я сталъ... Вотъ и борода сѣдая, и глаза слезятся, и зубы пропали. А когда-то я умѣлъ наживать деньги. Надо тебѣ показать всѣ норы и лазейки, а мнѣ пора отдохнуть.
И старая лисица Хайбибула училъ Баймагана всякимъ плутнямъ, называлъ всѣхъ своихъ знакомыхъ и товарищей по ремеслу, а Баймаганъ слушалъ и удивлялся, что Хайбибула совсѣмъ не такой дурной чѳловѣкъ, какъ онъ думалъ раньше. Даже очень хорошій человѣкъ этотъ Хайбибула, если разобрать; а если онъ занимается воровствомъ, такъ не онъ одинъ грѣшенъ передъ Аллахомъ.
Когда Хайбибула выгналъ старую Ужину и женился на четырнадцатилѣтней Аяшъ, дочери Кошгильды, о которой давно говорилъ, и тогда Баймаганъ не обвинилъ старика. Хайбибула еще въ силахъ, а Ужина едва волочитъ свои старыя ноги. Такъ хочетъ Аллахъ, если одно дерево цвѣтетъ, а другое сохнетъ. Конечно, Аяшъ молода для такого беззубаго старика, какъ Хайбибула, но старику ужъ немного осталось веселить свое сердце—пусть еще порадуется на концѣ своихъ дней.
Старая Ужина пришла къ Баймагану и сказала:
— Мужъ меня прогналъ, а я стара... Помнишь, какъ ты обЬщалъ пріютить меня, если женишься на Гольдзейнъ?..
— Я этого не говорилъ, старая кляча!.. — закричалъ Баймаганъ. — Это все ты сама придумала...
Баймагану было совѣстно за свою ложь, и онъ еще сильнѣе раз- сердился.
— Не наше дѣло судить васъ съ отцомъ,—отвѣтида матери Гольдзейнъ, потакавшая мужу.—Мы пѳ желаемъ ни съ кѣмъ ссориться, а живите себѣ, какъ знаете.
Ничего не сказала старая Ужина и ушла. Ее пріютилъ въ своемъ рваномъ кошѣ Урмугузъ.
— Мнѣ ужъ заодно васъ стариковъ кормить, — проговорнлъ онъ, — вонъ Газизъ живетъ, живи и ты.
Тѣсно было въ кошѣ Урмугуза, но Макенъ нашла уголокъ для старухи, совсѣмъ убитой горемъ. Это взбѣсило Баймагана.
— Вотъ нашлись богачи!—ругался онъ.—Всѣхъ полоумныхъ старухъ да стариковъ не накормишь.
— Урмугузъ, видно. богаче насъ съ тобой,—прибавила Гольдзейнъ.— Недаромъ онъ столько лѣтъ служилъ у отца, а теперь служитъ у тебя. Видно, ему выгодпо, если можетъ кормить чужихъ людей. Баймаганъ сильно разсердился на Урмугуза, но до поры до времени затаилъ въ своемъ сердцѣ эту злобу. Урмугузъ нарочно взялъ къ себѣ Ужину, чтобы постоянно колоть ею глаза и ему, и Гольдзейнъ, и Хайбибулѣ.
— Урмугузъ глупъ, — шептала Гольдзейнъ, ласкаясь къ мужу, — а это придумала Макенъ... О, это хитрая и злая жепщина!
VII.
Киргизская степь была такъ же хороша, какъ десять лѣтъ назадъ, такъ же весной она покрывалась цвѣтами и ковылемъ, тотъ же игралъ по ней степной вѣтеръ, а зимой волкомъ завывали снѣжныя мятели; голубое небо
