вал известным образом древнее человечество, и воспитывает совсем другим образом новое человечество. — «Бог всё делает мерою и в порядке, — рассуждает святый Ириней, — и нет у Него ничего неизмеренного, потому что нет ничего беспорядочного»[1].
Как необходимое воспитательное средство в руках Божественного Промысла, которое потом, с наступлением Нового Завета, оказалось ненужным и излишним и поэтому отменено, — внешняя сторона Моисеева Закона была в то же время, по рассуждению святаго Иринея, пророчеством о будущих временах Мессии, и имела прообразовательное значение. И с этой стороны отменение обрядового Закона Моисеева опять естественно и необходимо, и нисколько не доказывает противоположности между Ветхим и Новым Заветом. Но что особенно говорит против теории Маркиона, — так это отношение Спасителя к внутренней, нравственной стороне ветхозаветного Закона; Спаситель, — рассуждает святый Ириней, — не отменил этой стороны, а только «восполнил и распространил ее»[2]. Главнейшею нравственною заповедию Моисеева Закона была любовь к Богу и ближнему; Спаситель не отменяет этой Заповеди, а напротив, утверждает и уясняет ее, как основную Заповедь новозаветного Закона. Нравственное учение Евангелия и вообще Нового Завета выше и совершеннее нравственного ветхозаветного учения, — но главная основа того и другого одна и та же; отсюда и Виновник того и другого нравственного учения — один и тот же.
Итак, — по рассуждению святаго Иринея, — между Ветхим и Новым Заветом нет ни малейшей противоположности, и оба они суть творения одного и того же Истинного и Высочайшего Бога, устроявшего дело спасения людей в строгой постепенности и последовательности, по премудрому плану, начертанному от вечности; отсюда понятно само собою, что и ветхозаветные писания, в которых выражается воля и домостроительство Божие о спасении людей, так же богодухновенны и спасительны, как и новозаветные писания, в которых изображается самое совершение и усвоение спасения. «Один и тот же Дух Божий, — рассуждает святый Ириней, — Который чрез Пророков возвещал,
