дѣть, что этотъ процессъ въ полномъ своемъ циклѣ отвѣчаетъ рефлекторному акту, въ которомъ средній членъ, въ видѣ центральной реакціи, получаетъ особенное развитіе.
Въ своей работѣ «Обоснованіе объективной психологіи» я именно говорю, что «въ такъ называемыхъ психическихъ или нервно-психическихъ процессахъ центральная реакція представляется въ той или иной мѣрѣ задержанной и подвергается болѣе или менѣе значительному осложненію путемъ передачи возбужденія съ одного центра на другой и установленія сочетанія между слѣдомъ отъ вновь возникшаго возбужденія, и слѣдами прежнихъ возбужденій[1].
Само собою разумѣется, что это усложненіе центральной реакціи зависитъ отъ большаго или меньшаго количества участвующихъ въ возбужденіи центровъ и отъ большаго или меньшаго количества оживляемыхъ слѣдовъ.
Дѣло однако заключается не въ простомъ только сравненіи нервно-психической дѣятельности съ рефлексами или уподобленіи первой рефлексомъ, что дѣлалось уже и ранѣе, напримѣръ, извѣстнымъ физіологомъ И. М. Сѣченовымъ въ его трудѣ: «Рефлексія головного мозга», а въ томъ, что по взгляду объективной психологіи всѣ акты, которые являются результатомъ нервно-психической дѣятельности, не только развиваются по типу рефлексовъ, но что они всегда и вездѣ находятся въ зависимости отъ бывшихъ внѣшнихъ вліяній, чѣмъ и отличаются отъ простыхъ рефлексовъ. Если Локкъ въ свое время утверждалъ, что нѣтъ ничего въ интеллектѣ, что не было дано въ ощущеніи, то мы съ такимъ же правомъ можемъ сказать, что не существуетъ ни одного поступка и ни одного вообще внѣшняго проявленія нервно-психической дѣятельности безъ ранѣе бывшаго внѣшняго воздѣйствія.
При такомъ логическомъ построеніи мы во всякомъ случаѣ не погрѣшаемъ противъ истины, тогда какъ, говоря о субъективныхъ переживаніяхъ, допускаемыхъ въ другомъ дѣйствующемъ лицѣ путемъ опосредованнаго наблюденія, мы не устраняемъ отъ себя неизбѣжныхъ ошибокъ, такъ какъ на самомъ дѣлѣ предполагаемыя нами субъективныя переживанія другого лица при данныхъ его поступкахъ могутъ не оказаться въ дѣйствительности или же могутъ оказаться вовсе не такими, какими мы ихъ воображаемъ, руководясь аналогіей съ самимъ собою.
Въ другомъ случаѣ я подробно останавливаюсь на томъ, какъ много субъективнаго, а слѣдовательно, и неточнаго, мы вносимъ въ чужое «я», когда воображаемъ, что на основаніи дѣйствій, поступковъ, рѣчи и жестовъ мы, руководясь аналогіей съ самимъ собою, распознаемъ или, точнѣе говоря, пытаемся распознать внутренній міръ другого человѣка. Я глубоко убѣжденъ, что мы здѣсь далеко не достигаемъ даже приблизительной точности.
Еще прежде при недостаткѣ нашихъ свѣдѣній можно было успокаиваться на мысли, что хорошо образованный судья, раскрывающій міръ преступника, вплоть до выполненія имъ инкриминируемаго дѣянія, воспроизводитъ вѣрную картину всего имъ пережитаго и дѣлаетъ правильную оцѣнку мотивовъ, приведшихъ данное лицо на путь преступленія. Но съ тѣхъ поръ какъ введено состязательное начало въ судахъ, явилась возможность наблюдать, что двѣ стороны — обвинительная и защита рисуютъ намъ совершенно противоположныя картины внутренняго состоянія подсудимаго, руководясь однимъ и тѣмъ же матеріаломъ, содержащимся въ поступкахъ и заявленіяхъ подсудимаго.
Съ другой стороны, и тѣ свидѣтельскія показанія, на основаніи которыхъ пытаются возсоздать внутренній міръ другого человѣка, какъ показали извѣстныя изслѣдованія Binet, Stern’а и Claparède’а, при вполнѣ добросовѣстномъ отношеніи къ дѣлу самихъ свидѣтелей, не только во многихъ отношеніяхъ не воспроизводятъ дѣйствительности въ настоящемъ ея видѣ, но и оказываются нерѣдко полными продуктовъ фантазіи и поразительныхъ ошибокъ памяти, что естественно должно вводить въ обманъ другое лицо, которое пожелало бы довѣриться этимъ показаніямъ.
Мало того, спросите двухъ лицъ только что слышавшихъ вдохновенную рѣчь какого-либо проповѣдника, и вы убѣдитесь, что, хотя
- ↑ В. Бехтеревъ, «Обоснованіе объективной психологіи». «Вѣстникъ Психологіи», 1907, стр. 109.
