Я же не могу сказать, что плачу оттого, что ненавижу школу. Мнѣ не ловко какъ-то сказать, и я рада что умѣю лгать… и удивляюсь, зачѣмъ такъ вдругъ, само собой, солгала.
Большой рекреаціонный залъ пустъ. На эстрадѣ, которая тамъ для чего-то, стиснутые ряды стульевъ. Забралась между ними, грызу одну изъ спинокъ зубами и гляжу своими дальнозоркими, острыми глазами, черезъ всю безконечную длину пустой комнаты. Тамъ, на той стѣнѣ, круглые часы, и стрѣлка медленнно ползетъ по циферблату. Слѣжу непріятно зоркими, болѣзненно зоркими глазами за нею, какъ она спадаетъ, спадаетъ жесткими толчками, отъ минуточки къ минуточкѣ. Развѣ такъ двигаются стрѣлки? Я думала, что минуточки всѣ вмѣстѣ.
И размышляю:
— Откуда пыль: отъ спинки стула или накопилась на моихъ нечищенныхъ шермавыхъ зубахъ?
Шульцъ! Шульцъ!
Она сидитъ справа черезъ узкій проходъ между партами въ одной линіи со мной. У нея бѣлое съ розовымъ личико, желтые волоски и голубая гребеночка. На ней надѣтъ розовый передничекъ. И
Я же не могу сказать, что плачу оттого, что ненавижу школу. Мне не ловко как-то сказать, и я рада что умею лгать… и удивляюсь, зачем так вдруг, само собой, солгала.
Большой рекреационный зал пуст. На эстраде, которая там для чего-то, стиснутые ряды стульев. Забралась между ними, грызу одну из спинок зубами и гляжу своими дальнозоркими, острыми глазами, через всю бесконечную длину пустой комнаты. Там, на той стене, круглые часы, и стрелка медленнно ползет по циферблату. Слежу неприятно зоркими, болезненно зоркими глазами за нею, как она спадает, спадает жесткими толчками, от минуточки к минуточке. Разве так двигаются стрелки? Я думала, что минуточки все вместе.
И размышляю:
— Откуда пыль: от спинки стула или накопилась на моих нечищенных шершавых зубах?
Шульц! Шульц!
Она сидит справа через узкий проход между партами в одной линии со мной. У неё белое с розовым личико, желтые волоски и голубая гребеночка. На ней надет розовый передничек. И
