Шульцъ испуганно выпутываетъ изъ желтыхъ, напомаженныхъ волосъ круглый гребешокъ. Беру его, и ломаю на кусочки. Швыряю далеко.
Сегодня воскресенье, и наконецъ могу играть съ Володей въ его дѣтской. Но не до обѣдни.
Слоняюсь изъ угла въ уголъ по корридору. Въ учебной играю со своимъ Бобикомъ, желтой канарейкой съ вывихнутой лапкой. Онъ прыгаетъ мнѣ на голову, на палецъ, клюетъ изъ губъ сухарь…
Въ церкви мама всегда плачетъ. Въ церкви всегда болитъ спина и приходится все время вымаливать у Бога прощеніе за то, что не молюсь и такъ и не успѣваю помолиться. Когда выходитъ священникъ и послѣ «Съ міромъ изыдемъ» говоритъ «О имени Господни» и читаетъ по книжечкѣ — я принимаюсь спѣшно и испуганно нагонять потраченное время… но и тутъ…
Изъ церкви идемъ печальные всѣ, потому что печальна мамочка. Мамочка живетъ для насъ. Но у мамочки горе. Это мы знаемъ.
Скученъ пирогъ, потому что у мамочки глаза заплаканы и она улыбается пугливо.
Отца сегодня и за столомъ нѣтъ, потому за столомъ очень тихо и вяло, и мнѣ не на что удивляться.
Шульц испуганно выпутывает из желтых, напомаженных волос круглый гребешок. Беру его, и ломаю на кусочки. Швыряю далеко.
Сегодня воскресенье, и наконец могу играть с Володей в его детской. Но не до обедни.
Слоняюсь из угла в угол по коридору. В учебной играю со своим Бобиком, желтой канарейкой с вывихнутой лапкой. Он прыгает мне на голову, на палец, клюет из губ сухарь…
В церкви мама всегда плачет. В церкви всегда болит спина и приходится всё время вымаливать у Бога прощение за то, что не молюсь и так и не успеваю помолиться. Когда выходит священник и после «С миром изыдем» говорит «О имени Господни» и читает по книжечке, — я принимаюсь спешно и испуганно нагонять потраченное время… но и тут…
Из церкви идем печальные все, потому что печальна мамочка. Мамочка живет для нас. Но у мамочки горе. Это мы знаем.
Скучен пирог, потому что у мамочки глаза заплаканы и она улыбается пугливо.
Отца сегодня и за столом нет, потому за столом очень тихо и вяло, и мне не на что удивляться.
