Бѣжала, не скинувъ шубки и калошъ по корридору, заворачивала въ шкфаную, тамъ посереди торчала передвижная лѣсенка (на ней мы съ Володей дѣлали циркъ), — взвилась по ея ступенькамъ на площадочку, спрыгнула съ высоты, въ обѣихъ рукахъ бичъ держу надъ головой, и дальше… Снова поворотъ и тараканьи ступеньки. Гопъ, гопъ. И вламываюсь въ дверь учебной.
На кушеткѣ она не сидитъ. Не у себя ли?
Ея комната рядомъ.
Да. Она въ своемъ креслѣ у стола читаетъ.
— Александра Ивановна! Бичъ, бичъ, бичъ!
Она какъ будто испугалась немножко. Вѣрно я очень стремительно, съ напоромъ. А она все не могла привыкнуть. Да и въ шубѣ я и калошахъ…
Срываю тонкую, шелковую бумагу. Отскакиваю въ свободную сторону. Взмахиваю впередъ рукою, со страстно сжатой въ дрожащихъ пальцахъ рукояткой, сухимъ взмахомъ и рѣшительнымъ, и вдругъ принимаю руку въ локтѣ ловкимъ толчкомъ назадъ. Услышала, какъ сухо и остро щелкнулъ обрѣтенный бичъ шелковою кисточкой на концѣ тонкаго ремня, и ремень, искусно крученый, рѣзнулъ, зикнувъ и свистнувъ, воздухъ, и по моему сердцу остро хлестнуло блаженство обладанія и гордость.
Стояла и глядѣла съ вызовомъ избыточности да нее тамъ, въ креслѣ, сухопарую и бездольную,
Бежала, не скинув шубки и калош по коридору, заворачивала в шкфаную, там посереди торчала передвижная лесенка (на ней мы с Володей делали цирк), — взвилась по её ступенькам на площадочку, спрыгнула с высоты, в обеих руках бич держу над головой, и дальше… Снова поворот и таракании ступеньки. Гоп, гоп. И вламываюсь в дверь учебной.
На кушетке она не сидит. Не у себя ли?
Её комната рядом.
Да. Она в своем кресле у стола читает.
— Александра Ивановна! Бич, бич, бич!
Она как будто испугалась немножко. Верно я очень стремительно, с напором. А она всё не могла привыкнуть. Да и в шубе я и калошах…
Срываю тонкую, шелковую бумагу. Отскакиваю в свободную сторону. Взмахиваю вперед рукою, со страстно сжатой в дрожащих пальцах рукояткой, сухим взмахом и решительным, и вдруг принимаю руку в локте ловким толчком назад. Услышала, как сухо и остро щелкнул обретенный бич шелковою кисточкой на конце тонкого ремня, и ремень, искусно крученый, резнул, зикнув и свистнув, воздух, и по моему сердцу остро хлестнуло блаженство обладания и гордость.
Стояла и глядела с вызовом избыточности да нее там, в кресле, сухопарую и бездольную,
