— Я не хочу въ нѣмецкую школу.
Она забыла удивиться, что я знаю. Она сама заплакала и говорила сквозь слезы много правильныхъ словъ.
— Передъ Богомъ, я исполняю свой долгъ, моя дѣвочка!
И объясняла мнѣ, въ чемъ моя вина и въ чемъ спасеніе.
Должно быть, промелькнули въ быстрыхъ мгновеніяхъ Русланъ и Людмила, черепахи, прудъ съ плотомъ, который тонулъ по мою щиколотку, когда оттолкнуться, Володя, Бобъ, Джэкъ, Эндру и мистеръ Чарли и Люси и просто Чарли, и палатка съ молочнымъ свѣтомъ и шмелемъ, и учебная еще разъ, одинъ послѣдній разъ милая, и могеровый щекотный платокъ. И… какъ пахнетъ мамочка резедой! Какъ та туфля Нади, невѣстки, которую я украла въ свою постель и цѣловала изъ любви прошлой весной, когда она была еще невѣстой…
И вдругъ Шульцъ, вдругъ Шульцъ, т. е. розовая гребеночка и букетикъ незабудокъ на пропускной бумагѣ. И лужа слезъ подъ уткнувшимся въ столъ носомъ пѣголицей Гурковичъ…
Нѣмки тамъ опять! Эта будетъ опять нѣмецкая школа, ужъ совсѣмъ настоящая.
— Мамочка, зачѣмъ въ нѣмецкую? Зачѣмъ чужіе? Не люблю нѣмокъ.
— Я не хочу в немецкую школу.
Она забыла удивиться, что я знаю. Она сама заплакала и говорила сквозь слезы много правильных слов.
— Перед Богом, я исполняю свой долг, моя девочка!
И объясняла мне, в чём моя вина и в чём спасение.
Должно быть, промелькнули в быстрых мгновениях Руслан и Людмила, черепахи, пруд с плотом, который тонул по мою щиколотку, когда оттолкнуться, Володя, Боб, Джэк, Эндру и мистер Чарли и Люси и просто Чарли, и палатка с молочным светом и шмелем, и учебная еще раз, один последний раз милая, и могеровый щекотный платок. И… как пахнет мамочка резедой! Как та туфля Нади, невестки, которую я украла в свою постель и целовала из любви прошлой весной, когда она была еще невестой…
И вдруг Шульц, вдруг Шульц, т. е. розовая гребеночка и букетик незабудок на пропускной бумаге. И лужа слез под уткнувшимся в стол носом пеголицей Гуркович…
Немки там опять! Это будет опять немецкая школа, уж совсем настоящая.
— Мамочка, зачем в немецкую? Зачем чужие? Не люблю немок.
