призналъ въ Нилычѣ бывшаго матроса и по его слегка согнутымъ ногамъ отъ привычки ходить по качающейся палубѣ, и по манерѣ носить картузъ на затылкѣ, и по чистотѣ и по порядку въ его жилищѣ, и по отношенію его къ сорокоушкамъ, и — главное — по тѣмъ ругательнымъ прилагательнымъ, которыми онъ уснащалъ свои рѣчи.
И мнѣ сталъ еще милѣе этотъ одинокій оброшенный старикъ, котораго считали злымъ, и который между тѣмъ, самъ полунищій, «прикармливалъ жиденка» и такъ горячо заступался за Кудластаго. Всѣ эти черты необыкновенно дѣятельной любви подъ суровой оболочкой хорошо мнѣ были извѣстны въ матросахъ, вблизи которыхъ я провелъ молодые годы во время кругосвѣтнаго плаванія.
— То-то, во флотѣ. Двадцать пять лѣтъ отслужилъ. Два раза вкругъ свѣта ходилъ. Десять лѣтъ въ боцманахъ былъ... Изволите знать, какое это званіе: боцманъ! — горделиво прибавилъ Нилычъ.
— Какъ не знать. Я самъ бывшій флотскій офицеръ!.. — сказалъ я и сердечно пожалъ руку Нилыча.
Старикъ обрадовался и оживился.
Онъ назвалъ нѣсколько знакомыхъ мнѣ фамилій бывшихъ капитановъ и старшихъ офицеровъ, съ которыми служилъ, и перечислялъ суда, на которыхъ плавалъ. То все были деревянныя паровыя суда, уже давно не существующія. Съ тѣхъ поръ, какъ Нилычъ вышелъ въ отставку, флотъ совершенно измѣнился.
Особенно интересовался Нилычъ бывшимъ командиромъ «Голубчика», на которомъ Нилычъ боцманомъ совершилъ послѣднее свое плаваніе и вышелъ затѣмъ въ отставку.
