Штормяга будетъ серьезный, и онъ его встрѣтитъ.
Мысли наводили страхъ на стараго моряка, давно плававшаго по Черному морю. Сперва онъ ходилъ здѣсь на военныхъ судахъ молодымъ штурманскимъ офицеромъ, потомъ на коммерческихъ пароходахъ, когда оставилъ военную службу, всегда мачиху для штурмановъ — этихъ обойденныхъ, обиженныхъ и обозленныхъ пасынковъ морской семьи.
О, какъ хотѣлось ему быть теперь въ Севастополѣ и тамъ пережидать штормъ, вмѣсто того, чтобы идти въ море.
И зачѣмъ онъ пошелъ изъ Севастополя? Зачѣмъ?
Капитанъ понималъ: зачѣмъ. Онъ малодушно боялся выговора. Начальство подумаетъ, что онъ струсилъ. Шторма еще не было въ Севастополѣ. Но вѣтеръ уже крѣпчалъ, и волненіе разводило большое. Слѣдовало бы остаться. Пожалуй, и промело бы.
Никифоръ Андреевичъ служилъ въ коммерческомъ флотѣ двадцать семь лѣтъ и пятнадцать послѣднихъ командуетъ пароходами. Онъ дорожилъ мѣстами и смолоду привыкъ къ неодолимому, чисто рабьему страху передъ людьми, отъ которыхъ зависѣла его судьба. Боялся, хотя бы не уважалъ и даже презиралъ въ душѣ своихъ патроновъ.
И, слава Богу, до сихъ поръ все шло благополучно. Исправный, пунктуальный и осторожный, онъ ни разу не билъ пароходовъ, даже аварій не случалось. И начальство, кажется, имъ довольно, хотя и долго не заикалось о пассажирскомъ пароходѣ. А Никифоръ Андреевичъ никого не просилъ и не любилъ безпокоить начальство. «Само знаетъ». Товарищи прямо говорили, что давно слѣдовало бы Никифору Андрее-
