Снова прислонившись къ борту кормы, онъ впился впередъ на молъ и, взволнованный, и вздрагивающій, будто въ лихорадкѣ, повторялъ:
— И что за сволочь Матрешка!
А въ голосѣ его невольно дрожала нотка любви.
Прогудѣлъ второй звонокъ. Лебедка еще работала, принимая бочки. Сердце Антона усиленно забилось.
Имъ овладѣла лишь одна мысль:
«Успѣетъ ли пріѣхать эта подлая Матрешка?»
6.
«Айканиха», какъ вульгарно и неподходяще называли носильщики и Антонъ фамилію Ады Борисовны, да еще считали ее «уксусной», — тонкая и деликатнаго обращенія дѣвица, точный возрастъ которой никто въ точности не зналъ, но во всякомъ случаѣ предполагали, что Адѣ Борисовнѣ отъ тридцати до сорока.
Бѣлобрысая, съ щурящимися, маленькими, близорукими, порой мечтательными глазами, съ мелкими кудряшками у лба, высокая и худая, какъ спичка, благоухающая shipr'омъ и втайнѣ влюбчивая. Ада Борисовна, благодаря изяществу сдержанныхъ манеръ, пышнымъ складкамъ на лифѣ, выхоленнымъ рукамъ въ кольцахъ и кое-какимъ секретамъ нѣжности кожи лица, казалась близорукимъ мужчинамъ еще недурной, особенно подъ густой вуалеткой и безъ солнечнаго или луннаго освѣщенія на берегу моря.
Имѣть пансіонъ, какъ считала Ада Борисовна приличнѣе называть свои меблированныя комнаты въ двухъэтажномъ домѣ, она не считала «компроментантнымъ»
