сердцѣ капитана. И въ головѣ его проносились мысли о жизни, когда онъ смотрѣлъ вокругъ.
Штормъ еще ревѣлъ, но уже обезсиленно. Волны вздымались, но не съ прежней мощью и злобой нападали на «Бакланъ»,. Онъ ужъ не метался. Хоть качка и трепала его, но волны не вкатывались и только обдавали брызгами. За ночь весь пароходъ обледенѣлъ, и глыбы высились надъ кормою, бортами и носомъ, и борты хоть и понизились, но не были еще совсѣмъ близки къ водѣ.
Еще можно уйти отъ могилы.
И капитанъ, умиленный и ожившій, горячо прошепталъ нѣсколько благодарныхъ молитвенныхъ словъ и приказалъ разбудить матросовъ и сниматься съ якоря.
Всѣ вышли. Многіе едва двигались. Антонъ, болѣе другихъ обмороженный, поднялся на мостикъ къ рулю, и лицо его дышало смѣлостью и вѣрой въ жизнь.
Всѣ ожили. Волны не заливали.
Скоро якорь былъ поднятъ.
И, что бы воспользоваться попутнымъ штормомъ, капитанъ приказалъ снова взять курсъ на Батумъ и идти самымъ полнымъ ходомъ.
Къ вечеру моряки обнажили головы и, радостные, крестились. Перекрестился счастливый и Никифоръ Андреевичъ.
Пароходъ, почти касавшійся бортами воды, уже не боялся шторма и входилъ въ Батумскую гавань.
Еще минута, и «Бакланъ», представлявшій собою какую-то ледяную массу, ошвартовился.
