Но на что ни глядитъ теперь мичманъ, онъ все-таки видитъ неотступно передъ собой гибкую, какъ ива, стройную, какъ пальма, по его мнѣнію, обворожительную черноглазую женщину, краше, милѣй и привлекательнѣй которой не было, нѣтъ, да разумѣется и не будетъ на свѣтѣ, что тамъ ни говори докторъ и «испанскій грандъ» (какъ звали смугло-желтаго брюнета и большого лодыря, лейтенанта Анчарова) на счетъ его ослѣпленія Ниной Васильевной, женой чрезмѣрно тучнаго и потому не особенно счастливаго въ семейной жизни капитана перваго ранга Ползикова.
«Идіоты! Если бы они знали!»
Положительно Лютиковъ былъ самый диковинный и нелѣпый мичманъ среди всѣхъ мичмановъ балтійскаго и черноморскаго флотовъ и не даромъ ставилъ втупикъ судового врача, не оправдывая его физіологическихъ объясненій.
Казалось бы громадность разстоянія между тропиками и Кронштадтомъ способна отрезвить самое пылкое воображеніе. Казалось бы, кое-что значило и то обстоятельство, что въ Порто-Гранде — послѣдней стоянкѣ клипера — не было нетерпѣливо ожидаемаго письма за № 20, въ отвѣтъ на его обширное посланье за №52 (это въ два-то мѣсяца) въ прозѣ, а частью и въ стихахъ, обращенныхъ, однако, не къ «Нинѣ», а къ какой-то королевѣ неизвѣстнаго государства — Стеллѣ, единственнымъ и дѣйствительно настоящимъ вѣрноподданнымъ которой былъ обезумѣвшій мичманъ. Наконецъ, и фотографія «королевы», снятая передъ уходомъ «Русалки» въ плаваніе и хранившаяся въ шифоньеркѣ мичмана, была такая скверная, и такъ мало похожа на «обворожительную», что не могла вызы-
