дится, что такъ «свято» ее никто не любилъ и не будетъ любить, и не станетъ его мучить, какъ мучила, мѣняя по нѣскольку разъ въ часъ свое настроеніе и дѣлая его то безконечно-счастлмвымъ (когда бывала мадонна), то безконечно-несчастнымъ (когда говорила, что бы онъ уходилъ навсегда). Она пойметъ странность своего отношенія, не станетъ больше приводить его въ ужасъ своими рѣзкими переходами отъ ласки къ выраженію презрѣнія, и не будетъ питать его ревности, на необитаемомъ островѣ, кокетничая, за неимѣніемъ мичмановъ, съ чайками.
О, она раскается за то, что терзала такъ бѣднаго мичмана, и, вся просвѣтленная послѣ объясненія, скажетъ:
— Никсъ! Я люблю тебя одного. Я твоя и только твоя и никуда не хочу съ необитаемаго острова. Даже Гостиный дворъ позабуду ради твоего счастья!
Разумѣется, не предполагалось, что бы на необитаемый островъ могъ прибыть капитанъ перваго ранга Ползиковъ, или — что было бы еще ужаснѣе — нѣсколько поклонниковъ-мичмановъ, присутствіе которыхъ, особенно по-одиночкѣ, около кокетливой Нины, вызывало въ Лютиковѣ, — бѣшеное желаніе отправить всѣхъ этихъ господъ на тотъ свѣтъ или по меньшей мѣрѣ сдѣлать изъ нихъ болѣе или менѣе обворожительныхъ, хотя разумѣется и «подлыхъ» лицъ, нѣчто, похожее на рубленыя котлеты.
Вотъ почему, мечтая теперь о Нинѣ, мичманъ забылъ, какъ она его изводила, съ веселой жестокостью играя его настроеніями. Напротивъ, онъ благодарно вспоминалъ о томъ, какъ она его цѣловала, и, считая теперь Нину только мадонной, еще сильнѣе рвался на необитаемый островъ.
