«Отчаянный» молчалъ, словно бы ненаходилъ словъ и, казалось, былъ подавленъ.
И Чижовъ, подумавшій, что «отчаянный» струсилъ, прибавилъ:
— Одна есть загвоздка... Избавился бы отъ бѣды...
— Какая?
— Повинись предъ боцманомъ. Тоже и ему нелестно, какъ въ судѣ его обскажутъ... Пожалуй, проститъ... А тебѣ что?..
«Отчаянный» серьезно отвѣтилъ:
— Ай-да ловко уважилъ! Спасибо, пріятель!
— За что?.. Куда ты гнешь?
— Вполнѣ открылся, какой ты есть съ потрохами!
— Видно, не правится, что обо всемъ полагаю съ разсудкомъ?
— Даже съ болышшъ разсудкомъ обезсудилъ меня дуракомъ...
— Не лѣзь на рожонъ. Не полагай о себѣ... Помни, что матросъ.
— А поклонись я боцману и выйди въ унтеръ-офицеры да беззаконно чисти твою лукавую рожу, такъ поумнѣю? Обскажи-ка! — съ презрительной насмѣшкой промолвилъ маленькій матросъ.
— Ты все зубы скалишь!..
— А какъ же съ тобой?
— Въ штрафные, что ли, лестно?
— Безпремѣнно желаю. Оттого и зубы скалю!
— Перестанешь! — злобно сказалъ Чижовъ.
— И скоро?
— Хоть завтра пройдетъ твоя отчаянность!
— По какой-такой причинѣ?
— Отшлифуютъ на первый разъ за боцмана. Не-
