А я, братецъ, еще спрошу виски. А ты покушай еще милый человѣкъ. Не бойсь, отощалъ на мериканскихъ харчахъ... А сейчасъ не согласенъ, такъ бери пятьдесятъ центовъ... Послѣ закусишь... Не кочерыжься. Я отъ сердца!
Съ этими словами Сойкинъ далъ серебрянную монету и крикнулъ прислуживающей славянкѣ:
— Мамзель... Еще «тринку»... Чтобы былъ «вери гудъ»:
Моисей Мсааковичъ перевелъ слова чешкѣ, затѣмъ взялъ отъ матроса монетку и проговорилъ:
— Спасибо вамъ, Антонъ Иванычъ. Добрый вы матросъ! А это я будто за комиссію съ васъ взялъ... И здоровѣе меньше пить виски.
Онъ спряталъ пятьдесятъ центовъ и продолжалъ:
— Жду не дождусь я письма за пятью печатями и, наконецъ, дождался, но только не по почтѣ — маменька разсчетливая была — а одинъ еврей изъ нашихъ мѣстъ привезъ. И въ письмѣ всего навсего рубль. И пишетъ маменька, что посылаетъ рубль на мыло и на гостинцы, а что десять рублей пришлетъ, доставши на приценты у своего брата, только тогда, когда я ей объясню, что я думаю дѣлать съ такими большими деньгами и зачѣмъ мнѣ такія большія деньги. А я, дуракъ, маменькѣ и не объяснилъ. Въ тотъ же день я написалъ маменькѣ письмо, поблагодарилъ за рубль и отписалъ, на что мнѣ десятъ рублей. И черезъ недѣлю черезъ еврея получилъ я десять рублей и письмо. Похвалила. «Умный ты, говоритъ. Мошка. Видно, что мой сынъ». А я обрадовался, что у меня есть капиталъ въ одиннадцать рублей.
