— Не въ домекъ... А ты сказывай... Тогда пойму.
— То-то и есть. Для этого надо быть евреемъ, чтобъ догадаться, а русскому — звините, — никогда не догадаться. Такъ слушайте... Я вамъ разскажу...
Моисей Исааковичъ откашлялся и, значительно повеселѣвшій и съ такимъ, торжественно-значительнымъ выраженіемъ въ лицѣ, словно бы собирался сообщить какой-нибудь геройскій подвигъ или, по меньшей мѣрѣ, что-нибудь достойное подражанія, продолжалъ:
5.
— На другой день послѣ ротнаго ученія подошелъ я къ фитьфебелю. Такъ и такъ, говорю, дозвольте съ вами говорить, Аѳанасій Иванычъ. Уставился на меня глазами — а глаза у его были круглые и въ родѣ какъ у рака и усы такіе сердитые — и спрашиваетъ: «Что тебѣ, жидюга, надо? О чемъ ты осмѣливаешься со мной разговаривать?». Я и докладываю ему, что отъ одного человѣка могу дешево достать турецкій табакъ... Контрабандный и очень хорошій табакъ... Такъ не вгодно ли, говорю, испробовать, Аѳанасій Иванычъ?.. А онъ мнѣ на это: «Что жъ. Принеси, подлый жидъ, ко мнѣ въ хату. Попробую... Ежели, говорить, понравится и сходно будетъ, такъ и быть, возьму... Я, говорить, люблю хорошій табакъ. Отъ махорки отсталъ». И ужъ не такъ сердито сказалъ. Послѣ обѣда явился къ нему въ хату, а за шинелью у меня фунтъ табаку въ 75 копѣекъ. Подаю. «Какъ цѣна? — спрашиваетъ». — Что пожалуете, отвѣчаю». Смѣется. «А ежели я тебѣ гривенникъ пожалую. Будешь доволенъ?» И гривенникомъ буду доволенъ отъ начальства, «Однако, ты жидъ,
