— Она у меня жалливая. Всей душой была рада. Убѣжимъ, говоритъ. А то совсѣмъ изведутъ тебя теперь. А до австрійской границы отъ мѣстечка совсѣмъ было близко. Рукой подать... Посовѣтовались мы съ жинкой и рѣшили утекать навсегда изъ Россіи.
— Ишь ты! И смѣлый же ты, Моисей Исакычъ... Въ чужую сторону и на вѣкъ...
— Своихъ жалко. Знали, что никогда больше не свидимся... А жалко, не жалко — бѣжать надо было, что бы не пропасть вовсе. Жить-то всякому человѣку хочется... Тварь и та себѣ воли ищетъ. Человѣкъ и подавно. И рѣшили мы бѣжать, какъ только выпишутъ меня изъ лазарета... Жинка раньше уѣхала къ знакомымъ евреямъ на австрійской границѣ, а какъ меня выписали, я въ ту же ночь бѣжалъ... Свои довезли до границы, а ночью контрабандисты перевезли насъ... И ой, ой какъ страшно было.
— Еще бы не страшно! Вовсе могъ пропасть, если бы поймали...
— Объѣздчики поймать могли, и тогда въ Сибирь... И какъ лѣсомъ мы шли, такъ отъ каждаго шума пужались. Листъ упадетъ и душа замирала... И чуть было насъ не поймали... Богъ спасъ. Совсѣмъ близко услыхали, какъ лошадь фыркнула. Объѣздчикъ, значитъ. «Падайте на землю», приказалъ проводникъ. Онъ контрабандой занимался давно и обѣщалъ насъ въ цѣлости переправить. Припали мы всѣ къ землѣ, при-таились. Ночь была темная-темная, — ничего не видать. И проѣхалъ верховой совсѣмъ около насъ. Заплачь дѣвчонка — бѣда. Лежали мы такъ въ грязи, пока старый еврей, который велъ насъ, не велѣлъ встать и идти за нимъ. Черезъ полчаса уже мы были на
