Иванъ Петровичъ считалъ себя справедливымъ. И въ голову его пришла мысль, что, по совѣсти, слѣдовало бы отдать подъ судъ боцмана, если все, что говорилъ Митюшипъ, подтвердится дознаніемъ. Но боцманъ былъ отличнымъ исполнителемъ, и лишиться такого человѣка непріятно для старшаго офицера. И, главное, снова на судѣ вынесется тотъ «соръ», который выносить боится начальство, а Иванъ Петровичъ боялся всякаго начальства, такъ какъ думалъ о своемъ благополучіи. Да и отдавая боцмана подъ судъ, старшій офицеръ обнаружилъ бы свою вину. Какъ онъ не зналъ такихъ беззаконій и служилъ съ боцманомъ двѣ кампаніи?
Въ концѣ концовъ старшій офицеръ, раздраженный, что на «Грозящемъ» изъ-за матроса вышли «такія непріятности» для него, и безъ того цѣлые дни хлопотавшаго безъ устали, запутался и не зналъ, что сдѣлать съ «отчаяннымъ».
Прошла минута, другая. И наконецъ у старшаго офицера явилось рѣшеніе — замять все это дѣло. По крайней мѣрѣ, это казалось такому безхарактерному человѣку лучшимъ выходомъ.
И онъ сказалъ Митюшину:
— Я прощу твой проступокъ, если ты будешь просить прощенія у боцмана... Мнѣ жаль тебя... А я поговорю съ боцманомъ... Понялъ?
— Понялъ, вашескобродіе!
— По только смотри, что бы впредь ни гу-гу... Не болтай, а то попадешь подъ судъ и пропадешь... Не забудь этого... Какой бы ни былъ боцманъ — не твое это дѣло, а дѣло начальства... И не тебѣ о немъ разсуждать... А если считаешь себя безвинно наказаннымъ, можешь жаловаться по начальству!
