— Я не задержу васъ, Николай Васильичъ... Куда торопитесь?. Или собираетесь на берегъ... на бульваръ?..
— Какой бульваръ?.. Работы много... Да и смотръ завтра.
— Я такъ и полагалъ, что вы не уйдете съ корабля, Николай Васильичъ, хоть вы и жданный кавалеръ нашихъ дамъ, — сказалъ капитанъ, словно бы сочувственно глядя на своего старшаго офицера, имѣвшаго ренутацію ловкаго «обольстителя». — Навѣрное, васъ ждутъ на бульварѣ! — прибавилъ капитанъ и плутовски прищурилъ глазъ.
— Никто меня не ждетъ, Христофоръ Константинычъ! — небрежно бросилъ Курчавый.
И про себя улыбнулся, какъ вспомнилъ, что супруга пожилого капитана, молодая красавица «гречанка», навѣрно сегодня на бульварѣ и позволила бы ему заговаривать ей зубы.
«А эта ревнивая скотина и не догадывается!» — мысленно проговорилъ старшій офицеръ.
— Ну-съ, отъ поэзіи перейдемъ къ прозѣ-съ, Николай Васильичъ.
— Что прикажете?
— Не приказываю, а прошу-съ объявить, что если завтра я услышу во время пребыванія высокихъ гостей хоть одно ругательное слово, то всѣхъ боцмановъ и унтеръ-офицеровъ перепорю-съ, дорогой Николай Васильичъ, по настоящему, безъ снисхожденія. А кто-ни-будь изъ нихъ или изъ другихъ нижнихъ чиновъ выругается площадньшъ словомъ, съ того спущу шкуру, пусть въ госпиталѣ отлежится. И пожалуйста, внушите имъ, что пощады не будетъ! — тихо и ласково, словно
