— Я въ восхищеніи отъ безукоризненной чистоты и порядка на кораблѣ. И какой бравый видъ у матросовъ! Какая идеальная тишина, любезный адмиралъ! Я вижу больше того, что ожидалъ, любезный адмиралъ! — говорилъ князь утонченно-любезно, протягивая слова, и чуть-чуть въ носъ. — Почту за долгъ лично доложить, когда возвращусь въ Петербургъ, — прибавилъ князь съ особенною аффектаціей серьезной почтительности въ тонѣ, словно бы желая осчастливить этого «маловоспитаннаго моряка», какимъ считалъ князь адмирала.
Адмиралъ не былъ особенно тронутъ комплиментами его свѣтлости, ничего не смыслившаго въ морскомъ дѣлѣ и словно бы удивлявшагося, что на кораблѣ черноморскаго флота чистота и порядокъ. И это снисходительное высокомѣріе въ дурацкой манерѣ звать «любезнымъ адмираломъ», и желаніе облагодѣтельствовать своимъ докладомъ, и апломбъ... все это начинало раздражать самолюбиваго адмирала.
«Брандахлыстъ ты и есть. «Почтешь за долгъ!» А воображаешь: умница», — подумалъ адмиралъ.
Зато «грекъ», получившій и на свою долю нѣсколько любезныхъ словъ, таялъ и разсыпался въ восторженно-льстивой благодарности.
Тѣмъ временемъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ отца графиня болтала со старшимъ офицеромъ.
Это была брюнетка лѣтъ тридцати, эффектная и красивая, съ надменно приподнятой головой, бойкая и самоувѣренная, словно бы имѣющая право сознавать и неотразимость красоты лица, и привлекательность своихъ формъ и роскошнаго сложенія.
Казалось, она хорошо знала, чѣмъ именно привле-
