каетъ мужчинъ, и словно бы нечаянно показывала Кудрявому то руки, то ослѣпительную шею и, играя черными, слегка вызывающими и смѣющимися глазами, говорила старшему офицеру:
— У васъ очень мило... Мнѣ понравилось... И какіе вы, господа моряки, любезные...
И, безцеремонно оглядывая красиваго блондина значительнымъ и пристальнымъ и ласковымъ взглядомъ красиваго и холеннаго животнаго, вдругъ съ дерзкой насмѣшливостью проговорила:
— А вы, кажется, имѣете здѣсь репутацію опаснаго... Очень рада видѣть мѣстную знаменитость.
Кудрявый, самолюбиво польщенный, вспыхнулъ и съ напускною серьезностью сказалъ:
— Репутація, графиня, незаслуженная...
— Несовсѣмъ, я думаю... Приходите, — поболтаемъ! — почти приказала она.
Кудрявый, снимая фуражку и наклоняя голову, спросилъ:
— Когда позволите?..
— А сегодня, въ семь часовъ...
Его свѣтлость повелъ безстрастные глаза на дочь.
«Новый капризъ!» — подумалъ онъ и поморщился.
«Проблематическая» репутація единственной дочери, жены извѣстнаго сановника, товарища князя по пажескому корпусу, давно ужъ была болячкой князя, и ужъ онъ только смущался теперь забвеніемъ «апарансовъ» красавицы-графини.
Его свѣтлость опять взглянулъ на дочь.
Но она не обратила вниманія на значительный, предостерегающій взглядъ отца, который, — графиня хорошо знала, — говорилъ: «Люди смотрятъ!»
