ворю, испытайте, вру я или нѣтъ. Посидите». — «Отчаянный вы однако. Я такихъ люблю!» И снова присѣла... И стала она говорить про скуку жизни своей, какъ вдругъ вскочила и въ комнаты... А въ скорости куфарка у дверей. — «Не видалъ ли, матросикъ, Анны Гавриловны?» — «Не видалъ», говорю. — Ушла вѣдьма... А Нюшка изъ кабинета выглядываетъ и бѣлые зубки скалитъ... — «Жалко мнѣ васъ, Лександра Иванычъ. Попадетъ вамъ изъ-за меня». — «Съ большимъ, говорю, удовольствіемъ изъ-за васъ все приму!» — «Посмотрю, говоритъ, вѣрно ли вы говорите, а пока-что, до свиданія... Очень рада знакомству. Съ вами весело», — «И съ вами, говорю, весело». — «Какъ бы не стало горько... Вы больше и не захотите меня видѣть... я очень даже увѣрена... Петръ Ильичъ жестоко васъ накажетъ!» — «Какъ бы ни наказалъ, а видѣть васъ, Анна Гавриловна, для меня одинъ, можно сказать, восторгъ! Можетъ когда и выйдете на улицу, а я васъ сторожить буду». Назвала грубіяномъ, а глазами облещиваетъ, привораживаетъ будто. И какъ скрылась, словно темно вокругъ стало... Вовсе сразу меня обанкрутила... Ушелъ я въ казармы обѣдать и какъ вернулся, Ухватовъ уже дома и цѣльный день никуда не выходилъ. Однако, послѣ обѣда, когда онъ отдыхалъ, Нюшка показалась на минутку... «Такъ очень хотите меня видѣть?» — спросила она. — «Очень», говорю. — «Такъ я послѣзавтра утромъ въ десять часовъ со двора пойду. Можетъ и увидите!» — Съ тѣмъ и скрылась. А въ восемь часовъ ушелъ я съ ординарцевъ самъ не свой, будто потерянный, изъ-за эстой Нюшки... Ну, на слѣдующее утро была раздѣлка. Экипажный зашелъ въ нашу роту, велѣлъ ученье сдѣлать, придрался ко мнѣ и приказалъ дать пятьдесятъ
