Вымытый, перевязанный и переодѣтый, съ «отсылкой» (бумагой) въ госпиталь, вышелъ Волкъ на палубу.
Передъ тѣмъ, какъ Волку спускаться въ шлюпку, его окликнулъ старшій офицеръ и сказалъ:
— Скорѣй починись, Волкъ!
— Есть, ваше благородіе!
Вся команда уже въ палубѣ пожелала Волку скорѣй вернуться на корветъ.
Онъ хотѣлъ-было идти на носъ шлюпки, но мичманъ приказалъ матросу сѣсть на сидѣньѣ рядомъ съ нимъ, и «четверка» отвалила.
Вечеръ былъ обаятельный. Звѣзды загорѣлись въ небѣ.
Волкъ задумался.
Это былъ здоровый, крѣпкій человѣкъ, далеко за сорокъ, мускулистый, широкоплечій, мѣшковато одѣтый, спокойно-увѣренный въ своей физической силѣ, привыкшій къ морю и любивщій его, съ грубоватымъ, суровымъ лицомъ, съ тѣмъ выраженіемъ искренности, простоты и въ то же время какого-то философски-спокойнаго ума, которымъ отличаются моряки, много видавшіе видовъ на своемъ вѣку.
Еще недавно его сѣрые глаза свѣтились радостно, и по-временамъ въ его серьезномъ лицѣ появлялась горделиво-торжествующая улыбка счастливаго человѣка.
Въ то время онъ и бросилъ пить, вдругъ сдѣлался бережливъ и сталъ мягче характеромъ.
Суровый на видъ, онъ обыкновенно рѣдко сердился и его трудно было разозлить. Только скалилъ свои крѣпкіе бѣлые зубы и добродушно подсмѣивался. Но когда его охватывалъ гнѣвъ, онъ напоминалъ обозленнаго волка, и всѣ боялись довести матроса до изсту-
