палительность» перемѣны Ѳеньки... Была, кажется, приверженна, обѣщала вернуться изъ Симферополя и вдругъ такъ «обаикрутила»...
Слова Руденки жалили его сердце, точно змѣя...
— Что, братъ, Волкъ... Болитъ голова? — вдругъ участливо снросилъ мичманъ.
— Самую малость, ваше благородіе!
— Вѣрно, скоро выпишешься...
— Какъ Богъ, ваше благородіе...
— Экій подлецъ этотъ Руденко!.. Ужъ ему будетъ!
— И безъ того... избилъ... А полегче бы его пороть, ваше благородіе!.. Заступились бы, ваше благородіе, передъ старшимъ офицеромъ... Зачинщикъ-то я... Я и виноватый!
— И ты еще заступаешься за подлеца? — воскликнулъ мичманъ, тронутый словами Волка.
— А то какъ же, ваше благородіе? Не оборонись онъ и не ошарашь ножемъ, пожалуй быть бы мнѣ убивцемъ... За это въ арестанты.
— Развѣ убилъ бы?
— Въ обезуміи человѣкъ на все пойдетъ, ваше благородіе, — необыкновенно просто и убѣжденно сказалъ Волкъ.
«Онъ по-настоящему любитъ», — снова подумалъ мичманъ.
И ему стало обидно, что онъ не только не вызвалъ на дуэль одного лейтенанта, который въ каютъ-компаніи назвалъ «божественную» Вѣру Владиміровну «любительницей похожденій», но промолчалъ и теперь даже разговариваетъ съ лейтенантомъ.
«И какой я подлецъ въ сравненіи съ Волкомъ!» — мысленно проговорилъ мичманъ.
