скомъ, Екатерингофскомъ и Петровскомъ паркахъ. Одинъ газетный «отмѣтчикъ», посѣщая Петровскій паркъ, былъ изумленъ какъ-то обиліемъ попадающихся по ночамъ въ его аллеяхъ «какихъ-то странныхъ фигуръ въ бѣлыхъ фартукахъ—этой эмблемѣ петербургскаго дворника». Вглядѣвшись въ «измятыя, исхудалыя, внушающія подозрѣніе, лица этихъ мнимыхъ дворниковъ и въ ихъ лохмотья», отмѣтчикъ пришелъ къ основательному заключенію, что эти фартуки надѣваются просто для отвода глазъ ночнаго патруля и что подъ ними скрываются чистѣйшіе бродяги, ищущіе ночлега, а отчасти и поживы, при удобномъ случаѣ. Кстати сказать, на арго̀ петербургскихъ бывалыхъ бродягъ, проводить ночи безъ пріюта, подъ открытымъ небомъ, называется почему то—«ломать итальянку».
Съ учрежденіемъ quasi—благотворительныхъ ночлежныхъ пріютовъ, удобныхъ единственно тѣмъ, что при впускѣ въ нихъ не спрашиваютъ паспортовъ, они стали привлекать многихъ забулдыгъ и бобылей, и сдѣлались однимъ изъ центровъ сосредоточенія по ночамъ столичнаго уличнаго пролетаріата. Особенно популяренъ обширный ночлежный пріютъ на Обводномъ каналѣ, близь вокзала Варшавской желѣзной дороги. Пріюты эти наполняются больше всего въ зимнее время, въ сильные морозы. Уже съ ранняго вечера зимою, по Обводному каналу, «замѣтите всегда,—разсказываетъ одинъ интеллигентный ночлежникъ этихъ пріютовъ,—множество стоящихъ фигуръ, смиренно кланяющихся каждому мимо проходящему». Это—несчастные, вымаливающіе грошики на платежъ за ночлегъ въ пріютъ. Около входа въ пріютъ, задолго до его открытія, собирается толпа людей, одѣтыхъ большею частью по лѣтнему и, можетъ быть, въ теченіе дня не имѣвшихъ крохи хлѣба во рту, если только не попалось имъ гдѣ нибудь на тумбочкѣ или подоконникѣ. Этимъ бѣднякамъ часто случается собирать хлѣбъ по тумбочкамъ и подоконникамъ. Вся толпа отъ долгаго ожиданія промерзла до мозга костей. Это можно заключить по тому ожесточенному воплю, который слышится за полверсты отъ пріюта. Вопль этотъ пугаетъ не только мирныхъ гражданъ, но и безстрашныхъ людей.
— «Что это за шумъ?» спрашиваютъ. — «Пугало!» отвѣчаютъ. «Когда я,—говоритъ разсказчикъ,—приблизился на разстояніе, съ котораго можно было разобрать слова, ожесточеніе толпы дошло до послѣдней степени: она просто рычала, и въ этомъ рычаніи слы-
ском, Екатерингофском и Петровском парках. Один газетный «отметчик», посещая Петровский парк, был изумлен как-то обилием попадающихся по ночам в его аллеях «каких-то странных фигур в белых фартуках — этой эмблеме петербургского дворника». Вглядевшись в «измятые, исхудалые, внушающие подозрение, лица этих мнимых дворников и в их лохмотья», отметчик пришел к основательному заключению, что эти фартуки надеваются просто для отвода глаз ночного патруля и что под ними скрываются чистейшие бродяги, ищущие ночлега, а отчасти и поживы, при удобном случае. Кстати сказать, на арго́ петербургских бывалых бродяг, проводить ночи без приюта, под открытым небом, называется почему-то — «ломать итальянку».
С учреждением quasi-благотворительных ночлежных приютов, удобных единственно тем, что при впуске в них не спрашивают паспортов, они стали привлекать многих забулдыг и бобылей, и сделались одним из центров сосредоточения по ночам столичного уличного пролетариата. Особенно популярен обширный ночлежный приют на Обводном канале, близ вокзала Варшавской железной дороги. Приюты эти наполняются больше всего в зимнее время, в сильные морозы. Уже с раннего вечера зимою, по Обводному каналу, «заметите всегда, — рассказывает один интеллигентный ночлежник этих приютов, — множество стоя́щих фигур, смиренно кланяющихся каждому мимо проходящему». Это — несчастные, вымаливающие грошики на платеж за ночлег в приют. Около входа в приют, задолго до его открытия, собирается толпа людей, одетых большею частью по-летнему и, может быть, в течение дня не имевших крохи хлеба во рту, если только не попалось им где-нибудь на тумбочке или подоконнике. Этим беднякам часто случается собирать хлеб по тумбочкам и подоконникам. Вся толпа от долгого ожидания промерзла до мозга костей. Это можно заключить по тому ожесточенному воплю, который слышится за полверсты от приюта. Вопль этот пугает не только мирных граждан, но и бесстрашных людей.
— «Что это за шум?» спрашивают. — «Пугало!» отвечают. «Когда я, — говорит рассказчик, — приблизился на расстояние, с которого можно было разобрать слова, ожесточение толпы дошло до последней степени: она просто рычала, и в этом рычании слы-
