ности гражданскаго и уголовнаго права и судопроизводства, составляетъ обстоятельный и до мелочей проникающій сводъ положеній по административному праву.
Искать примиренія этихъ противорѣчій — занятіе совершенно безплодное. Объяснить же ихъ можно тѣмъ, что въ школѣ Платона имѣлись два направленія и что разобраться въ нихъ не успѣлъ самъ учитель до конца дней своихъ. Одно представляло уходъ и даже бѣгство отъ политики: люди мечтали о какомъ-то монастырѣ, тихой общинѣ, гдѣ можно отдаваться отвлеченной наукѣ, созерцанію и молитвамъ, т.-е. разговорамъ съ самимъ собою. Академія Платона, его загородная вилла съ тѣнистымъ садомъ, была именно попыткой устроить такой церковный рай внѣ политики. Но въ самомъ наставникѣ и въ большинствѣ его учениковъ кипѣли мірскія желанія править и властвовать. Отсюда въ тѣхъ же людяхъ другое направленіе, устремленное къ выработкѣ спеціальныхъ свѣдѣній, техническихъ умѣній, которыя можно было бы приложить въ государствѣ, только бы оно устроилось иначе, чѣмъ возмутительная демократическая республика съ ея началами равенства и всеобщей свободы. Понятно, что у тѣхъ, кто мечталъ о дѣятельности подобнаго рода, возникало влеченіе къ военно-бюрократическому государству, а также интересъ къ полицейскому праву, единственной формѣ публичной дѣятельности, какая допускается въ самодержавномъ строѣ.
Если для почитателей Платона больно увѣриться въ наличности жестокаго противорѣчія, раздирающаго цѣльность школы, то имъ можно напомнить, что таково было вообще свойство этого изумительнаго таланта, отдавшагося интересамъ реакціи и разрушенія греческой республики. Когда смотришь на ученіе Платона въ цѣломъ, то больше всего въ немъ видится хаосъ, созданный умомъ дикимъ, необузданнымъ, но необычайно богатымъ фантазіей. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ не изумительно, что ученикъ пострадавшаго за свободу мысли Сократа, котораго онъ идеализировалъ, какъ жертву инквизиціоннаго процесса, оказывается самъ величайшимъ инквизиторомъ, безпощадно карающимъ не только направленія раціоналистической мысли, но и всякаго рода еретическія уклоненія вѣры, что философъ внезапно превращается въ гнѣвнаго іерарха! Развѣ не изумительно противорѣчіе между его моральнымъ ученьемъ и его уголовнымъ правомъ: можно ли было въ одно и то же время проповѣдовать всеблагость Бога, осуждать взглядъ на божество, какъ виновника зла, и обрушиваться на демократію за мягкость въ отношеніи преступниковъ, требовать въ своемъ кодексѣ тяжелыхъ наказаній за малые проступки, на каждомъ шагу грозить смертной казнью, вообще возводить застращиваніе въ систему охраненія общественности! И, наконецъ, еще одна, можетъ быть, самая поразительная изъ платоновскихъ несообразностей: самъ оригинальный поэтъ, миѳотворецъ, неистощимый сочинитель яркихъ аллегорій, Платонъ заявляетъ себя яростнымъ врагомъ всякой красочной поэзіи, оставляя въ своемъ идеальномъ общежитіи мѣсто только монотоннымъ религіознымъ гимнамъ.
Примирить эти противорѣчія нельзя такъ же, какъ невозможно найти гармонію въ грудѣ рухнувшаго великолѣпнаго зданія: Платонъ — продуктъ разгрома греческой культуры, въ немъ всѣ ея прекрасныя и богатыя свойства, но не въ дружной совмѣстной работѣ, а въ жестокой взаимной схваткѣ, поднявшіяся горой другъ противъ друга.
Церковно-педагогическая система Платона. Большой діалогъ, носящій заголовокъ «о государствѣ» (περί πολιτείας), не имѣетъ никакого отношенія къ государственному праву. Можно удивляться, что до сихъ поръ система Платона фигурируетъ во всѣхъ сочиненіяхъ по исторіи политическихъ ученій. Въ дѣйствительности Политіи Платона есть трактатъ о воспитаніи и обученіи высшей породы людей. Новое церковно-аристократическое общество выступаетъ на фонѣ очень опредѣленнаго государственнаго строя, но Платонъ предполагаетъ этотъ строй уже готовымъ и не теряетъ ни одной минуты на объясненіе, какъ такое государство могло произойти. Не трудно замѣтить, что государство и общество Политіи составляетъ буквальное повтореніе браминскаго строя въ Индіи; очень вѣроятно, что Платонъ былъ знакомъ съ дальневосточнымъ оригиналомъ и старательно скопировалъ его характерныя черты, для которыхъ греческій міръ не давалъ никакихъ реальныхъ основаній. Платоновское государство — кастическое; въ немъ профессіи раздѣлены навѣки между сословіями, права и занятія переходятъ по наслѣдству и становятся неразрывной долей человѣческой натуры. Оно знаетъ тѣ же три породы людей, какъ и браминская Индія: рабочихъ, воиновъ и священниковъ (у Платона χρηματιστικόν, έπικουρικόν и φυλακικόν, или βουλευτικόν γένος)19. Дѣленіе на касты Платонъ оправдываетъ странной на нашъ взглядъ параллелью общества и человѣческаго организма, которую онъ не устаетъ вставлять кстати и некстати. Три сословія отвѣчаютъ тремъ качествамъ человѣческой натуры, его грубымъ матеріальнымъ потребностямъ, его аффективной жизни и его отвлеченной мысли; какъ умъ управляетъ тѣломъ, чувства двигаютъ его, низшіе органы питаютъ, такъ же и въ обществѣ должны быть строго распредѣлены функціи между тремя соотвѣтствующими классами людей; какъ несоединимы органическія качества человѣческаго существа, такъ же должны быть строго раздѣляемы группы общественнаго тѣла. Эту своеобразную психо-физіологію Платонъ, вѣроятно, также заимствовалъ изъ восточной мистики.
