дѣленія; вдругъ бы оказалось гдѣ-либо количественное преобладаніе зажиточныхъ, развѣ можно было бы назвать такой строй демократіей? Или допустить, что гдѣ-либо правили бы бѣдные, составляя меньшинство, развѣ это была бы олигархія? И авторъ спѣшитъ исправить свое опредѣленіе; количественный признакъ — случайность; форма правленія выясняется изъ соціальнаго состава преобладающей группы; подъ олигархіей надо разумѣть господство зажиточныхъ, подъ демократіей — господство неимущихъ38.
Въ результатѣ мы имѣемъ три принципа для различенія формъ: моральный, количественный и классовый; между ними, разумѣется, нельзя устроить никакого примиренія, но авторъ не смущается отъ того, что у него получился такой монстръ. Неловкая система — явный продуктъ діалектики, самоувѣренно замкнувшейся отъ всякихъ традицій государственно-правовой школы. Если бы Аристотель болѣе довѣрился рѣчамъ политическихъ ораторовъ, присмотрѣлся бы къ терминологіи Ѳукидида или памфлетистовъ конца V вѣка (съ которыми онъ былъ знакомъ), онъ бы нашелъ тамъ совсѣмъ другіе оттѣнки для различенія политическихъ конституцій.
Ученый, однако, въ Аристотелѣ сильнѣе философа, и по временамъ, разбираясь въ деталяхъ, онъ даетъ нѣчто гораздо лучшее, чѣмъ общія опредѣленія. Такъ, напр., очень интересно изслѣдованіе о различныхъ видахъ монархіи: Аристотель отмѣчаетъ ея патріархальный или героическій типъ, самодержавную монархію варварскихъ народовъ, наслѣдственную стратегію въ Спартѣ, эсимнетію, или выборную монархію посредниковъ въ борьбѣ классовъ. Не менѣе интересенъ анализъ различныхъ видовъ демократіи; Аристотель отмѣчаетъ, что въ извѣстныхъ демократіяхъ господствуетъ законъ, въ другихъ же верховную силу имѣютъ народныя псефизмы-39, т.-е. подходитъ вплотную къ различенію народныхъ республикъ съ основными законами и безъ таковыхъ. Къ сожалѣнію, изслѣдователь не даетъ этому важному опредѣленію никакого дальнѣйшаго хода; оно остается у него задвинутымъ въ массѣ мелочей. Любопытно, что при обработкѣ исторіи аѳинской конституціи (въ Аѳинской Политіи) Аристотель не примѣнилъ своихъ теоретическихъ категорій; онъ забылъ отмѣтить характерную черту реставраціи 403 г., состоявшую въ томъ, что постановленія народа были подчинены (основнымъ) законамъ, и опредѣлившую переходъ республики къ новой конституціонной формѣ.
Полная отчужденность Аристотеля отъ политики была причиною того, что нѣкоторыя важныя явленія греческой государственной жизни совсѣмъ не нашли мѣста въ его теоретическомъ сочиненіи. Такъ, напр., онъ совершенно игнорируетъ федеральное право грековъ; о союзахъ общинъ нѣтъ ни одного слова. Далѣе онъ обходитъ молчаніемъ такой крупный политическій фактъ, какъ образованіе аѳинской державы со всѣми его послѣдствіями для внутренняго быта общины.
Аристотель и Аѳины. Великій энциклопедистъ всѣми обстоятельствами своей жизни былъ поставленъ въ невыгодное отношеніе къ демократіи. Его учителемъ былъ злѣйшій врагъ народоправства; самъ онъ и многіе его товарищи разошлись на службу къ династамъ и тираннамъ. При основаніи своей собственной школы въ старомъ демократическомъ центрѣ онъ нашелъ народную республику уже въ состояніи онѣмѣнія, близкаго къ смерти. Наконецъ, въ его характерѣ отсутствовалъ тотъ элементъ, который можно назвать политической жилкой. Но тѣмъ не менѣе у Аристотеля есть тяготѣніе къ Аѳинамъ и къ демократическимъ традиціямъ города, ставшаго «школой Эллады». Согласно консервативнымъ взглядамъ ученаго, эти симпатіи сближаютъ его лишь съ опредѣленными теченіями политической мысли Аѳинъ и болѣе всего со школой Исократа. Нельзя не замѣтить, что въ теоретическомъ курсѣ своемъ при оцѣнкѣ нормальныхъ политическихъ формъ Аристотель отдаетъ предпочтеніе политіи, т.-е. устройству, въ которомъ разумно смѣшаны аристократическія и народныя черты. Между тѣмъ невольно спросишь себя, гдѣ же Аристотель видѣлъ политію? Онъ не приводитъ ни одного примѣра политіи, и пришлось бы признать описаніе этой формы за идеальный портретъ безъ оригинала, если не предположить, что Аристотель разумѣлъ подъ политіей именно Аѳины въ эпоху солоно-клисѳеновскую, которая представлялась Исократу и другимъ консерваторамъ IV вѣка временемъ наилучшаго умѣренно-демократическаго порядка. Въ свою очередь о томъ, какъ рисовалъ себѣ Аристотель идеальную эпоху Аѳинъ, даетъ понятіе историческій очеркъ въ Аѳинской Политіи.
Надо признать, что Аѳинская Политія Аристотеля — произведеніе слабое какъ въ исторической, такъ и въ систематической своей части. Мы уже имѣли не разъ случай разбираться въ недостаткахъ перваго отдѣла Политіи. Вслѣдствіе враждебнаго отношенія къ великой эпохѣ аѳинской державы, Аристотель лишь бѣгло проходитъ достовѣрный V вѣкъ и сосредоточиваетъ все вниманіе на проблематичныхъ явленіяхъ VI вѣка. Онъ забываетъ отмѣтить самую существенную черту въ политической эволюціи Аѳинъ, которая состояла въ томъ, что съ 477 года кантонъ превратился въ державу. Онъ не останавливается на важнѣйшей конституціонной перемѣнѣ 462 года, сводя весь демократическій переворотъ къ катастрофѣ почтеннаго въ его глазахъ Ареопага, который будто бы спасъ Аѳины отъ Ксеркса. Обстоятельно разсказавши о неудавшихся замыслахъ и проектахъ олигарховъ 411 года, онъ по-
