ко собственныхъ наемныхъ и подневольныхъ людей (θῆτές τε δμῶές)[1]. Здѣсь проведена рѣзкая грань между военными вассалами, которые послѣдовали зову (ἒπονται) сеньера, и собственными слугами, по средневѣковому выраженію, министеріалами магната. Въ этомъ послѣднемъ разрядѣ ѳеты поставлены на ряду съ рабами.
Очень интересно также одно мѣсто Иліады, гдѣ описано беззащитное положеніе наемнаго рабочаго, приближающее его къ рабству. Дѣло идетъ собственно о службѣ у троянскаго царя Лаомедонта двухъ наказанныхъ свыше боговъ, Аполлона и Посейдона, которые должны нести на землѣ самую тяжелую работу. Поэтъ увлекается реальной картиной, забывая, что его дѣйствующія лица — лишь актеры, маски; онъ говоритъ о горѣ настоящихъ ѳетовъ. Боги, принявшіе видъ рабочихъ, уговорились лишь относительно платы: за господиномъ осталось право по своему усмотрѣнію назначить имъ видъ и размѣры работы: одинъ изъ ѳетовъ долженъ былъ пасти стадо, другой — складывать стѣны. Но владѣлецъ обманулъ ихъ ко времени расчета, и Посейдонъ съ горечью напоминаетъ своему товарищу по службѣ, какъ жестокій Лаомедонтъ выгналъ ихъ вонъ съ угрозой, что въ случаѣ, если они вздумаютъ жаловаться, онъ обрѣжетъ имъ уши и, связавши по рукамъ и ногамъ, продастъ въ рабство на одинъ изъ отдаленныхъ острововъ[2].
Удерживая обѣщанную плату, господинъ, очевидно, хотѣлъ закрѣпить рабочихъ за собой еще на слѣдующій срокъ или получитъ за нихъ капитальную цѣну, продавши ихъ, какъ своихъ холоповъ. Передъ ѳетомъ, въ виду такого насилія, было три пути: или онъ продолжалъ служить, въ надеждѣ когда-нибудь получить заработанное, и фактически переставалъ быть вольнонаемнымъ, или онъ покорно переходилъ въ разрядъ рабовъ, становился владѣемой душой, предметомъ бойкаго обмѣна, или обращался въ бродягу и подвергался риску получить отъ господина клеймо, которое навсегда должно было сдѣлать его отверженцемъ общества.
На томъ же примѣрѣ видно, что рабство питалось, помимо захватовъ на войнѣ, еще изъ одного источника; это именно насильственное завладѣніе трудомъ наемника, превращеніе ѳета въ холопа.
Рабство по Гомеру. Весьма любопытно, что рабы не упоминаются въ качествѣ полевыхъ рабочихъ. Въ гомеровскомъ альбомѣ типичныхъ картинъ, которыя собраны вмѣстѣ при описаніи щита Ахилла, есть изображеніе жнивья на полѣ крупнаго владѣльца. Многочисленные жнецы названы терминомъ ἔριθοι, который только разъ встрѣчается у Гомера[3]; ничто не указываетъ, что это были рабы, для которыхъ вообще имѣются цѣлыхъ три обозначенія: δοῦλοι, οἱκἤες, δμῶες. Вѣрнѣе, что ἔριθοι — пришлые, наемные рабочіе. Напротивъ, рабы не разъ упоминаются въ качествѣ пастуховъ при обширныхъ стадахъ, принадлежащихъ магнатамъ. Но главнымъ образомъ гомеровскіе рабы — домашніе дворовые люди, челядь (οίκἤες). Какъ сейчасъ на мусульманскомъ востокѣ, какъ въ свое время римскій нобиль, такъ гомеровскій сеньеръ держалъ много лишней дворни для мелкихъ услугъ, для представительства дома.
Среди домашнихъ рабовъ можно отмѣтить одну индустріальную группу; это — мастерицы, положеніе которыхъ въ большихъ дѣвичьихъ (по 50 рабынь у Алкиноя и Одиссея) напоминаетъ гениціи, женскія мастерскія большихъ королевскихъ имѣній временъ Карла Великаго. Одна частъ этихъ работницъ занята размалываніемъ зеренъ ручнымъ способомъ, другая — приготовленіемъ пряжи и тканей; онѣ обшиваютъ, повидимому, населеніе двора и готовятъ ковры, служащіе для украшенія покоевъ.
Между рабами есть болѣе приближенные и привилегированные по положенію своему. Имъ поручаютъ администрацію, надзоръ за обыкновенными рабами; для должностей надзирателей есть техническій терминъ, ὅρχαμος άνδρῶν[4]. Между прочимъ это выраженіе прилагается къ вѣрному Одиссееву рабу Эвмею, которому возвратившійся басилей открывается раньше всѣхъ. Эвмей выдѣленъ въ особое положеніе; у него отдѣльная изба, есть скотъ, и, что особенно любопытно, онъ самъ купилъ себѣ раба. Сознавая свои заслуги, онъ увѣренъ, что господинъ, вернувшись, дастъ ему усадьбу и полевой участокъ, а также выберетъ жену. Повидимому, у него есть мечта объ отпускѣ на волю. Этому ожиданію вполнѣ отвѣчаютъ слова, съ которыми Одиссей обращается къ тому же Эвмею и къ другому пастуху, призывая ихъ на борьбу противъ жениховъ; онъ обѣщаетъ своимъ вѣрнымъ рабамъ выдѣлить и устроить каждому жену, хозяйство и домъ; они будутъ потомъ въ его глазахъ какъ бы товарищами и родными его сына, Телемаха[5]. Если дѣйствительно здѣсь подразумевается отпускъ на волю, то вмѣстѣ сь тѣмъ выдѣлена еще одна черта, характерная для быта вольноотпущенныхъ и извѣстная изъ примѣровъ римскихъ отношеній: бывшіе холопы, получивъ личную свободу, но будучи обязаны своимъ соціальнымъ положеніемъ прежнему господину, остаются въ нѣкоторой матеріальной отъ него зависимости; на это какъ будто намекаетъ выраженіе Одиссея, что онъ построитъ имъ избы въ непосредственной близости со своимъ домомъ.
Соціальная картина у Гесіода. Гомеръ лишь въ отрывочной формѣ даетъ нѣкоторыя черты быта низшихъ классовъ. Притомъ, будучи занятъ аристократическими дворами и ихъ блестящимъ шумнымъ бытомъ, поэтъ обходитъ обширный классъ людей, которые не кружатъ непо-
