рожденная Зевсомъ Дѣва-Правда, которую чтятъ и уважаютъ боги, обитатели Олимпа. Коли кто-нибудь оскорбитъ или обидитъ ее своей лживостью, она тотчасъ же возносится къ престолу своего отца, Кронида Зевса; она открываетъ ему замыслы нечестивцевъ, чтобы онъ могъ покарать весь народъ за безумную гордость его царей, которые своими кознями и неправедными рѣчами вносятъ кривду въ суды. Гесіодъ продолжаетъ далѣе въ тонѣ ветхозавѣтныхъ пророковъ, безстрашно обличавшихъ свѣтскихъ властителей: «Вспомните слова мои, цари, пожиратели даровъ; судите по совѣсти; никогда не постановляйте неправеднаго приговора. Кто создаетъ горе другому, приноситъ горе самому себѣ. Око Зевса все видитъ, все знаетъ: онъ смотритъ на васъ, когда того хочетъ, онъ знаетъ, какъ творится судъ въ нѣдрахъ городовъ»[1].
Въ гомеровскомъ обществѣ нѣтъ людей, которые могли бы себѣ позволить подобныя рѣчи по отношенію къ власть имущимъ. Откуда же почерпнулъ Гесіодъ право и смѣлость говорить такимъ проповѣдническимъ тономъ? Въ поэмѣ «Труды и дни» разсыпано множество изреченій, примѣтъ, наставленій, которыя могли быть усвоены Гесіодомъ исключительно въ школѣ, направляемой жрецами и гадателями. Поэтъ хорошо изучилъ религіозную мудрость своего времени: онъ сознаетъ себя какъ бы вооруженнымъ духовной властью, заимствованной у прежнихъ руководителей общества. Патріархальные авторитеты оттѣснены свѣтскими вождями, наступило торжество матеріалистическихъ элементовъ жизни; масса людей увлечена жаждой наживы, гонится за богатствомъ, не разбирая средствъ; порча захватила самихъ правителей. Изъ среды консервативнаго крестьянства, тѣснимаго новѣйшими формами грабительства, поднимается голосъ, напоминающій о забытой правдѣ. Проповѣдникъ знаетъ о какомъ-то старомъ золотомъ вѣкѣ невинности и счастья; земля производила тогда сама обильные плоды: безъ труда собирали ихъ люди, спокойные въ своемъ довольствѣ, богатые стадами, любезные блаженнымъ богамъ.
Сказаніе о земномъ раѣ, когда люди были благочестивы, появляется въ исторіи всюду, какъ произведеніе жречества, отодвинутаго свѣтскими и военными вождями: это сказаніе, въ одно и то же время, злая критика на современность и возвеличеніе старины, когда правили они, духовные авторитеты.
Пессимистическія пророчества Гесіода. Жреческая философія исторіи даетъ себя знать во многихъ идеяхъ и картинахъ Гесіода. Въ его глазахъ человѣческія несчастія, потеря райскаго блаженства составляетъ результатъ дерзости человѣка и грѣхопаденія его. Дерзость выразилась въ томъ, что Прометей похитилъ съ неба огонь, раскрылъ и передалъ на землю тайну боговъ. Въ наказаніе за этотъ обманъ всемогущій Зевсъ послалъ людямъ соблазнъ въ лицѣ очаровательной красавицы Пандоры; мы встрѣчаемся тутъ впервые съ мотивомъ, который разовьется потомъ въ злую формулу аскетическихъ святошъ: «женщина — сосудъ діавола». Несчастія и болѣзни обрушиваются на родъ человѣческій изъ-за грѣха греческой Евы; Пандора не могла превозмочь любопытства, заглянула въ ларецъ, подарокъ боговъ, и выпустила черныхъ демоновъ, которые бросились терзать людей[2].
Своеобразно сплетаются эти клерикальныя идеи съ требованіями новой жизни, которыя долженъ признать Гесіодъ. Въ блаженствѣ люди не знали труда, но въ жестокой нуждѣ трудъ становится высокимъ долгомъ человѣка. Ссоры загубили людей, но разъ надо бороться за существованіе, борьба дѣлается источникомъ жизни. Поэтому Гесіодъ учитъ: на землѣ двѣ Ревности (Ἔριδες). Одна, злая, направляетъ людей на войну и усобицы; этой Ревности никто изъ смертныхъ не любитъ, но по волѣ боговъ мы должны подчиняться тяжелому ея господству. Другая, рожденная темной ночью и помѣщенная Зевсомъ у корней земныхъ и среди людей, полезная, заставляетъ даже нерадиваго работать. Эта Ревность — соперничество, которое вызываетъ у всякаго человѣка зависть къ благосостоянію другого; глядя на богатѣющаго сосѣда, всякій бросается на дѣло: пахать, сажать деревья, обстраивать домъ; горшечникъ соревнуетъ горшечнику, плотникъ — плотнику, нищій завидуетъ нищему, пѣвецъ — пѣвцу[3]. Въ концѣ-концовъ у Гесіода превозмогаетъ пессимизмъ: въ его глазахъ злое начало въ мірѣ нарастаетъ, и все клонится къ порчѣ и гибели. Ярко и драматично развиваетъ онъ эту мысль въ картинѣ смѣны вѣковъ.
Люди перваго, золотого вѣка жили подобно богамъ; ни горя, ни заботы не было у нихъ; не знали они старости; смерть ихъ была подобна спокойному сну. Послѣ смерти они стали духами-хранителями послѣдующихъ поколѣній. Люди второго, серебрянаго вѣка были гораздо ниже первыхъ и силой, и умомъ; подобные большимъ дѣтямъ, вздорные, они ссорились и истребляли другъ друга; въ своей наглости они перестали поклоняться богамъ и отдавать имъ установленныя жертвы. Зевсъ разгнѣвался на нихъ и уничтожилъ ихъ родъ. Третье поколѣніе, созданное имъ, было бронзовое; люди эти были сильны и страшны, они любили только ужасныя и гибельныя дѣла войны; сердце ихъ было несокрушимо, какъ сталь; изъ бронзы было у нихъ оружіе, изъ бронзы инструменты; темнаго металла, желѣза, еще не существовало. Они сами перебили другъ друга и, безвѣстные, сошли въ холодную и обширную пещеру Ада. Слѣдующее, четвертое, поколѣніе (также бронзовое) было лучше: это герои, или полубоги. Они большею частью
