худо награждаетъ тягостныя усилія удобрять и обрабатывать ее; хлѣбъ ихъ такъ черенъ какъ уголь, и сверхъ этого смѣшанъ съ чемъ-то колючимъ (дресва); не возможно ѣсть его, по-крайней-мѣрѣ я не могу съѣсть ни одного куска.
Болѣе трехъ недѣль стоимъ мы здѣсь; мнѣ дали мундиръ, саблю, пику, такъ тяжелую, что мнѣ кажется она бревномъ: дали шерстяные эполеты, каску съ султаномъ, бѣлую перевязь съ подсумкомъ, наполненнымъ патронами; все это очень чисто, очень красиво и очень тяжело! Надѣюсь однако жъ привыкнуть; но вотъ къ чему нельзя уже никогда привыкнуть — такъ это къ тиранскимъ казеннымъ сапогамъ! они какъ желѣзные! До сего времени я носила обувь мягкую и ловко сшитую; нога моя была свободна и легка, а теперь! ахъ Боже! я точно прикована къ землѣ тяжестію моихъ сапогъ и огромныхъ брячащихъ шпоръ! Охотно бы заказала сшить себѣ одну пару жиду сапожнику, но у меня такъ мало денегъ; надобно терпѣть, чего нельзя перемѣнить.
худо награждает тягостные усилия удобрять и обрабатывать ее; хлеб их так черен, как уголь, и сверх этого смешан с чем-то колючим (дресва); невозможно есть его, по крайней мере я не могу съесть ни одного куска.
Более трех недель стоим мы здесь; мне дали мундир, саблю, пику так тяжелую, что мне кажется она бревном; дали шерстяные эполеты, каску с султаном, белую перевязь с подсумком, наполненным патронами; все это очень чисто, очень красиво и очень тяжело! Надеюсь однако ж привыкнуть; но вот к чему нельзя уже никогда привыкнуть — так это к тиранским казенным сапогам! они, как железные! До сего времени я носила обувь мягкую и ловко сшитую; нога моя была свободна и легка, а теперь! ах боже! я точно прикована к земле тяжестию моих сапог и огромных бренчащих шпор! Охотно бы заказала сшить себе одну пару жиду сапожнику, но у меня так мало денег; надобно терпеть, чего нельзя переменить.
