Съ того дня, какъ я надѣла казенные сапоги, не могу уже болѣе попрежнему прогуливаться, и будучи всякой день смертельно голодна, провожу все свободное время на грядахъ съ заступомъ, выкапывая оставшійся картофель. Поработавъ прилѣжно часа четыре сряду, успѣваю нарыть столько чтобъ наполнить имъ мою фуражку; тогда несу въ торжествѣ мою добычу къ хозяйкѣ, чтобы она сварила ее; суровая эта женщина всегда съ ворчаньемъ вырветъ у меня изъ рукъ фуражку, нагруженную картофелемъ, съ ворчаньемъ высыплетъ въ горшокъ, и когда поспѣетъ, то выложивъ въ деревянную миску, такъ толкнетъ ее ко мнѣ по столу, что всегда нѣсколько ихъ раскатится по полу; что̀ за злая баба! а кажется ей нечего жалѣть картофелю, онъ весь уже снятъ и гдѣ-то у нихъ запрятанъ; плодъ же неусыпныхъ трудовъ моихъ не что иное, какъ оставшійся очень глубоко въ землѣ, или какъ-нибудь укрывшійся отъ вниманія работавшихъ.
— Вчера хозяйка разливала молоко; въ это время я вошла съ моей фуражкой, полной
С того дня, как я надела казенные сапоги, не могу уже более по-прежнему прогуливаться и, будучи всякой день смертельно голодна, провожу все свободное время на грядах с заступом, выкапывая оставшийся картофель. Поработав прилежно часа четыре сряду, успеваю нарыть столько, чтоб наполнить им мою фуражку; тогда несу в торжестве мою добычу к хозяйке, чтобы она сварила ее; суровая эта женщина всегда с ворчаньем вырвет у меня из рук фуражку, нагруженную картофелем, с ворчаньем высыплет в горшок, и когда поспеет, то, выложив в деревянную миску, так толкнет ее ко мне по столу, что всегда несколько их раскатится по полу; что за злая баба! а кажется ей нечего жалеть картофелю, он весь уже снят и где-то у них запрятан; плод же неусыпных трудов моих не что иное, как оставшийся очень глубоко в земле или как-нибудь укрывшийся от внимания работавших.
Вчера хозяйка разливала молоко; в это время я вошла с моей фуражкой, полной
