тѣмъ ему пошли „отвѣтныя“, и дѣло это затянулось, а вмѣстѣ съ тѣмъ и разговоры стали еще оживленнѣе. Съ теченіемъ бесѣды Соломонъ немножко подрумянился, и глазки его сдѣлались еще ласковѣе и маслянистѣе, но вообще стаканомъ онъ не увлекался, оставаясь относительно себя на-сторожѣ и, повидимому, твердо зналъ свою мѣру. Но ему нравилось, что онъ „на воинѣ“, среди военнаго бивака, въ кругу военныхъ лицъ, опираясь на свою шашку, слушаетъ ихъ разсказы и самъ разговариваетъ о военныхъ дѣлахъ. Онъ восхищался и природою, и погодою, и видомъ на заосминскую часть Булгаренской равнины, и картиною биваковъ нашихъ войскъ, и складомъ нашей походной жизни; говорилъ, что все это ему очень нравится, такъ что и не разстался бы съ нами, и наконецъ даже признался, что очень любитъ военное дѣло и самъ даже могъ бы быть военнымъ, такъ какъ въ молодости сильно желалъ поступить „на ваенная слюжба, увъ артылэрія“, но… судьба рѣшила иначе, присудивъ ему быть „штацкимъ генераломъ“; однако же,
тем ему пошли „ответные“, и дело это затянулось, а вместе с тем и разговоры стали еще оживленнее. С течением беседы Соломон немножко подрумянился, и глазки его сделались еще ласковее и маслянистее, но вообще стаканом он не увлекался, оставаясь относительно себя настороже и, по-видимому, твердо знал свою меру. Но ему нравилось, что он „на воине“, среди военного бивака, в кругу военных лиц, опираясь на свою шашку, слушает их рассказы и сам разговаривает о военных делах. Он восхищался и природою, и погодою, и видом на заосминскую часть Булгаренской равнины, и картиною биваков наших войск, и складом нашей походной жизни; говорил, что всё это ему очень нравится, так что и не расстался бы с нами, и наконец даже признался, что очень любит военное дело и сам даже мог бы быть военным, так как в молодости сильно желал поступить „на ваенная слюжба, ув артылэрия“, но… судьба решила иначе, присудив ему быть „штацким генералом“; однако же,
