чтобы не вѣрили всякимъ слухамъ и не распускали ихъ. Приказъ приказомъ, а у себя въ домѣ я не хочу и не допускаю подобныхъ разговоровъ.
— Что вы на меня кричите! я вамъ не крѣпостная. И лучше меня не удерживайте! вы совершенно лишены психологіи.
— Это къ дѣлу не относится и совсѣмъ я на васъ не кричу, это ваша фантазія, а я давно хотѣлъ вамъ сказать то, что сказалъ. Ваше поведеніе недопустимо въ русскомъ домѣ.
— Что же, по вашему, русскіе дома лишены энтузіазма? Возьмите хоть Кискиныхъ: тамъ все горитъ, чуть не до драки, съ пѣной у рта обсуждаютъ и Италію, и Англію, и Японію. Саксонскій сервизъ разбили, портреты Гете и Шопенгауера убрали — вотъ это я понимаю. А вы, какъ копчушки въ жестянкѣ — апатичны, систематичны, сонны, будто сами — нѣмцы.
— Что вы сказали?
— Будто сами — нѣмцы! — съ азартомъ повторила Фофочка.
— Молчать! сами то вы — нѣмецкая шпіонка!
— Кириллъ! — крикнула Фофочка и пошатнулась.
— Мы — нѣмцы! Боже мой! оттого что я не треплю языкомъ безъ толку, я — нѣмецъ!
— Семенъ!.. — пыталась успокоить Клавдія Павловна мужа, который въ необычайномъ волненіи сталъ ходить по комнатѣ.
— Я — нѣмецъ! Я сына, Андрюшу, послалъ на бой, мой родственникъ идетъ туда же, я половину своего состоянія пожертвовалъ на лазаретъ, я скорблю, молюсь, радуюсь, но я вѣрю въ Бога и Россію, я вѣрю словамъ Великаго Князя, я не выставляюсь на показъ — и потому я — нѣмецъ! Я не малодушенъ и не страдаю истеріей — и потому я — нѣмецъ! Я не дѣлаю изъ свя-
чтобы не верили всяким слухам и не распускали их. Приказ приказом, а у себя в доме я не хочу и не допускаю подобных разговоров.
— Что вы на меня кричите! я вам не крепостная. И лучше меня не удерживайте! вы совершенно лишены психологии.
— Это к делу не относится и совсем я на вас не кричу, это ваша фантазия, а я давно хотел вам сказать то, что сказал. Ваше поведение недопустимо в русском доме.
— Что же, по вашему, русские дома лишены энтузиазма? Возьмите хоть Кискиных: там всё горит, чуть не до драки, с пеной у рта обсуждают и Италию, и Англию, и Японию. Саксонский сервиз разбили, портреты Гете и Шопенгауера убрали — вот это я понимаю. А вы, как копчушки в жестянке — апатичны, систематичны, сонны, будто сами — немцы.
— Что вы сказали?
— Будто сами — немцы! — с азартом повторила Фофочка.
— Молчать! сами то вы — немецкая шпионка!
— Кирилл! — крикнула Фофочка и пошатнулась.
— Мы — немцы! Боже мой! оттого что я не треплю языком без толку, я — немец!
— Семен!.. — пыталась успокоить Клавдия Павловна мужа, который в необычайном волнении стал ходить по комнате.
— Я — немец! Я сына, Андрюшу, послал на бой, мой родственник идет туда же, я половину своего состояния пожертвовал на лазарет, я скорблю, молюсь, радуюсь, но я верю в Бога и Россию, я верю словам Великого Князя, я не выставляюсь на показ — и потому я — немец! Я не малодушен и не страдаю истерией — и потому я — немец! Я не делаю из свя-
