говѣстъ; какой-то особый тихій звонъ пробѣгалъ по прибрежнымъ камышамъ, и рѣка, залившись далеко въ мягкій берегъ сонною струею, возвращалась оттуда, словно внезапно разбуженная и взволнованная, катилась впередъ и бурлила безпорядочно и шумно, потомъ все болѣе и болѣе унимала порывы волнъ и брызги, и исчезала изъ глазъ съ глухимъ ропотомъ.
У этого залива они повернули.
Ни дороги не было, ни тропинки, но Маруся хорошо знала мѣста и скоро вывела сѣчевика въ чистую степь.
На нихъ пахнуло сильнымъ, крѣпкимъ, трезвымъ ароматомъ свѣжескошенныхъ степныхъ травъ и цвѣтовъ отъ огромныхъ, разбросанныхъ по степи стоговъ сѣна; сѣчевикъ пристально оглянулся во всѣ стороны. За собою невдалекѣ онъ увидалъ въ полутьмѣ жилыя строенья, укутанныя въ сѣнь густыхъ деревьевъ.
— Это наша хата, сказала ему Маруся.—Загородь близко—впереди.
— Веди, Маруся,—сказалъ сѣчевикъ.
И хоть нигдѣ поблизу не видно было и признака никакой загороди, онъ, нимало не сомнѣваясь, зашагалъ по легкимъ слѣдкамъ Маруси.
Не успѣли они сдѣлать пяти шаговъ, какъ Маруся промолвила: здѣсь! и они очутились надъ чѣмъ то въ родѣ обширной впадины посреди ровной степи, спустились въ нее и на самомъ днѣ сѣчевикъ разглядѣлъ вербовую загородь, а въ ней двѣ пары величавыхъ круторогихъ воловъ, представлявшихся крутыми холмами на ровной поверхности.
Маруся отворяла загородь и дрожащею рукою слегка погладила прежде одну, потомъ другую рогатую голову. Легкое ласковое мычанье было ей въ отвѣтъ и, будто уразумѣвъ, что самое главное теперь осмотрительность и тишина, волы, выведенные изъ загороди, пошли по степи, какъ тяжелыя ладьи по тихимъ волнамъ—безшумно, ровно и быстро.
Возъ стоялъ неподалеку у стога, доверху уже наваленный сѣномъ.
говест; какой-то особый тихий звон пробегал по прибрежным камышам, и река, залившись далеко в мягкий берег сонною струею, возвращалась оттуда, словно внезапно разбуженная и взволнованная, катилась вперед и бурлила беспорядочно и шумно, потом всё более и более унимала порывы волн и брызги, и исчезала из глаз с глухим ропотом.
У этого залива они повернули.
Ни дороги не было, ни тропинки, но Маруся хорошо знала места и скоро вывела сечевика в чистую степь.
На них пахнуло сильным, крепким, трезвым ароматом свежескошенных степных трав и цветов от огромных, разбросанных по степи стогов сена; сечевик пристально оглянулся во все стороны. За собою невдалеке он увидал в полутьме жилые строенья, укутанные в сень густых деревьев.
— Это наша хата, сказала ему Маруся. — Загородь близко — впереди.
— Веди, Маруся, — сказал сечевик.
И хоть нигде поблизу не видно было и признака никакой загороди, он, нимало не сомневаясь, зашагал по легким следкам Маруси.
Не успели они сделать пяти шагов, как Маруся промолвила: здесь! и они очутились над чем то вроде обширной впадины посреди ровной степи, спустились в нее и на самом дне сечевик разглядел вербовую загородь, а в ней две пары величавых круторогих волов, представлявшихся крутыми холмами на ровной поверхности.
Маруся отворяла загородь и дрожащею рукою слегка погладила прежде одну, потом другую рогатую голову. Легкое ласковое мычанье было ей в ответ и, будто уразумев, что самое главное теперь осмотрительность и тишина, волы, выведенные из загороди, пошли по степи, как тяжелые ладьи по тихим волнам — бесшумно, ровно и быстро.
Воз стоял неподалеку у стога, доверху уже наваленный сеном.
