пущу его на волю, такъ какъ мнѣ его ужасно жалко; онъ повидимому хорошей семьи, сынъ знатныхъ родителей и поэтому негодится ему быть рабомъ“.
Хасана такое предложеніе задѣло за живое и онъ обидившись сказалъ: „я и самъ могу пожертвовать вьюкомъ золота, который уплатилъ за Амыра и можетъ быть современемъ въ будущемъ освобожу его, но теперь нахожу это несвоевременнымъ“.
Послѣ этого разговора Хасанъ еще строже сталъ относиться къ своему новокупленному рабу, приказавъ его снова зашить въ кожу и кромѣ того надѣть на шею ему пятисаженную желѣзную цѣпь. Самъ же, написавъ записку, позвалъ одного изъ своихъ вѣрныхъ рабовъ и, передавая ее, приказалъ взвалить Амыра на одного изъ лучшихъ верблюдовъ и ѣхать впередъ домой, гдѣ и передать записку женѣ. Кара-Кулъ, такъ было имя раба, положивъ записку въ имѣвшійся у него на поясѣ карманъ, тотчасъ же пошелъ исполнять приказаніе хозяина и часъ спустя верблюдъ и лошадь, везшіе двухъ рабовъ, одного связаннаго и другого на свободѣ, были видны, какъ маленькія точки на гладкой пустынной равнинѣ, выжженной солнцемъ.
Ѣхали они безъ отдыха долго, но, наконецъ, Кара-Кулъ къ концу второго дня нашелъ колодезь, окруженный колючкой, гдѣ и расположился на привалъ; лошадь и верблюдъ были напоены и отпущены щипать колючку. Кара-Кулъ, закупивъ изъ взятаго съ собою запаса, накормилъ также и Амыра, котораго, снявъ съ верблюда, положилъ рядомъ съ
пущу его на волю, так как мне его ужасно жалко; он, по-видимому, хорошей семьи, сын знатных родителей и поэтому не годится ему быть рабом».
Хасана такое предложение задело за живое и он, обидевшись сказал: «Я и сам могу пожертвовать вьюком золота, который уплатил за Амыра и, может быть, со временем в будущем освобожу его, но теперь нахожу это несвоевременным».
После этого разговора Хасан еще строже стал относиться к своему новокупленному рабу, приказав его снова зашить в кожу и, кроме того, надеть на шею ему пятисаженную железную цепь. Сам же, написав записку, позвал одного из своих верных рабов и, передавая ее, приказал взвалить Амыра на одного из лучших верблюдов и ехать вперед домой, где и передать записку жене. Кара-Кул, так было имя раба, положив записку в имевшийся у него на поясе карман, тотчас же пошел исполнять приказание хозяина, и час спустя верблюд и лошадь, везшие двух рабов, одного связанного и другого на свободе, были видны, как маленькие точки на гладкой пустынной равнине, выжженной солнцем.
Ехали они без отдыха долго, но наконец Кара-Кул к концу второго дня нашел колодезь, окруженный колючкой, где и расположился на привал; лошадь и верблюд были напоены и отпущены щипать колючку. Кара-Кул, закупив из взятого с собою запаса, накормил также и Амыра, которого, сняв с верблюда, положил рядом с
