ляй себѣ съ перваго раза ни любовно расположиться къ сей вещи, ни отвращенія къ ней возымѣть, но разсматривай ее отрѣшенно однимъ умомъ. Въ такомъ случаѣ умъ, не будучи омраченъ страстію, бываетъ въ своемъ естествѣ, свободенъ и чистъ, и имѣетъ возможность познать истину, проникнуть въ глубь вещи, гдѣ нерѣдко зло укрывается подъ лживо-привлекательною наружностію, и гдѣ сокрываемо бываетъ добро подъ недоброю видимостію.
Но если у тебя впередъ пойдетъ желаніе, и сразу, или возлюбитъ вещь, иди отвратится отъ нея, то умъ твой не возможетъ уже познать ее добрѣ, какъ слѣдуетъ. Ибо такое, предваряющее всякое сужденіе, расположеніе или, лучше сказать, эта страсть, вошедши внутрь, становится стѣной между умомъ и вещію и, омрачая его, дѣлаетъ то, что онъ думаетъ о сей вещи по страсти, т.-е. иначе, нежели, какъ она есть на дѣлѣ, и чрезъ это еще болѣе усиливаетъ первоначальное расположеніе. А оно, чѣмъ болѣе простирается впередъ, или чѣмъ болѣе возлюбляетъ и возненавидѣваетъ вещь, тѣмъ болѣе омрачаетъ умъ въ отношеніи къ ней, и наконецъ совсѣмъ его затемняетъ. И тогда страсть къ той вещи возрастаетъ до крайняго предѣла, такъ что она кажется человѣку любезною или ненавистною болѣе всякой вещи, когда-либо имъ любимой или ненавидимой. Такимъ-то образомъ бываетъ, что когда не соблюдается показанное мною правило, т.-е. чтобъ удерживать желаніе отъ возлюбленія иди отъ возненавидѣнія вещи прежде обсужденія ея, тогда обѣ эти силы души, т.-е. умъ и воля, всегда злѣ преуспѣваютъ, все болѣе и болѣе погружаясь изъ тьмы во тьму, и отъ прегрѣшенія въ прегрѣшеніе.
Итакъ блюдись, возлюбленный, со всѣмъ вниманіемъ, отъ любви или отвращенія къ какой-либо вещи, по
