Она не любитъ боязливой недовѣрчивости и тѣхъ, кто требуетъ клятвъ вмѣсто взоровъ и протянутыхъ рукъ; также всякой слишкомъ недовѣрчивой мудрости, — ибо такова мудрость душъ трусливыхъ.
Еще ниже цѣнить она слишкомъ услужливаго, кто тотчасъ, какъ собака, ложится на спину, смиреннаго; и существуетъ также мудрость смиренная, по собачьи униженная, смиренная и слишкомъ услужливая.
Ненавистенъ и противенъ ей тотъ, кто никогда не хочетъ защищаться, кто проглатываетъ ядовитые плевки и злобные взгляды, кто слишкомъ терпѣливъ, кто все переноситъ и всѣмъ доволенъ: ибо таковы привычки раба,
Раболѣпствуетъ ли кто предъ богами и стопами ихъ, предъ людьми и глупыми мнѣніями ихъ: на все рабское плюетъ оно, это блаженное себялюбіе!
Дурно: такъ называетъ оно все приниженное и приниженно-рабское, глаза моргающіе и покорные, сокрушенныя сердца, и ту лживую податливую породу, которая цѣлуетъ широкими, трусливыми губами.
И мнимую мудрость: такъ называетъ оно все, надъ чѣмъ мудрствуютъ рабы старики и усталые: и особенно дурную мудрствующую глупость жрецовъ!
Мнимые мудрецы однако — это всѣ жрецы, всѣ уставшіе отъ міра и тѣ, чья душа похожа на душу женщины и раба, о, какъ игра ихъ всегда преслѣдовала себялюбіе!
И это должно было быть добродѣтелью и называться добродѣтелью, чтобъ преслѣдоватъ себялюбіе! Быть «безъ себялюбія» — этого хотѣли бы съ полнымъ основаніемъ сами себѣ всѣ эти трусы и пауки крестовики, уставшіе отъ міра!
Но для всѣхъ для нихъ приближается теперь день,
Она не любит боязливой недоверчивости и тех, кто требует клятв вместо взоров и протянутых рук; также всякой слишком недоверчивой мудрости, — ибо такова мудрость душ трусливых.
Еще ниже ценить она слишком услужливого, кто тотчас, как собака, ложится на спину, смиренного; и существует также мудрость смиренная, по собачьи униженная, смиренная и слишком услужливая.
Ненавистен и противен ей тот, кто никогда не хочет защищаться, кто проглатывает ядовитые плевки и злобные взгляды, кто слишком терпелив, кто всё переносит и всем доволен: ибо таковы привычки раба,
Раболепствует ли кто пред богами и стопами их, пред людьми и глупыми мнениями их: на всё рабское плюет оно, это блаженное себялюбие!
Дурно: так называет оно всё приниженное и приниженно-рабское, глаза моргающие и покорные, сокрушенные сердца, и ту лживую податливую породу, которая целует широкими, трусливыми губами.
И мнимую мудрость: так называет оно всё, над чем мудрствуют рабы старики и усталые: и особенно дурную мудрствующую глупость жрецов!
Мнимые мудрецы однако — это все жрецы, все уставшие от мира и те, чья душа похожа на душу женщины и раба, о, как игра их всегда преследовала себялюбие!
И это должно было быть добродетелью и называться добродетелью, чтоб преследоват себялюбие! Быть «без себялюбия» — этого хотели бы с полным основанием сами себе все эти трусы и пауки крестовики, уставшие от мира!
Но для всех для них приближается теперь день,
