который есть врагъ всякому чертополоху, всѣмъ увядшимъ листьямъ и сорнымъ травамъ: хвала этому духу бурь, дикому, доброму и свободному, который танцуетъ по болотамъ и по печали, какъ по лугамъ!
Который ненавидитъ чахлыхъ псовъ изъ толпы и всякое неудачное мрачное отродье: хвала этому духу всѣхъ свободныхъ умовъ, смѣющейся бурѣ, которая засыпаетъ глаза пылью всѣмъ, кто видитъ лишь черное и самъ покрытъ язвами!
О, высшіе люди, ваше худшее въ томъ: что всѣ вы не научились танцовать, какъ нужно танцовать, — танцовать выше себя! Что изъ того, что вы не удались!
Сколь многое еще возможно! Такъ научитесь же смѣяться выше себя! Поднимайте сердца ваши вы хорошіе танцоры, выше, все выше! И не забывайте также и добраго смѣха!
Этотъ вѣнокъ смѣющагося, этотъ вѣнокъ изъ розъ: вамъ, братья мои, кидаю я этотъ вѣнокъ. Смѣхъ призналъ я священнымъ; о. высшіе люди, научитесь же у меня — смѣяться!»
Когда Заратустра говорилъ эти рѣчи, стоялъ онъ близко ко входу въ пещеру свою; но съ послѣдними словами незамѣтно ускользнулъ онъ отъ гостей своихъ и выбѣжалъ на короткое время на чистый воздухъ.
«О, чистый запахъ, воскликнулъ онъ, о, блаженная тишина, меня окружающіе! Но гдѣ звѣри мои? Сюда, сюда, орелъ моѣ и змѣя моя!
который есть враг всякому чертополоху, всем увядшим листьям и сорным травам: хвала этому духу бурь, дикому, доброму и свободному, который танцует по болотам и по печали, как по лугам!
Который ненавидит чахлых псов из толпы и всякое неудачное мрачное отродье: хвала этому духу всех свободных умов, смеющейся буре, которая засыпает глаза пылью всем, кто видит лишь черное и сам покрыт язвами!
О, высшие люди, ваше худшее в том: что все вы не научились танцевать, как нужно танцевать, — танцевать выше себя! Что из того, что вы не удались!
Сколь многое еще возможно! Так научитесь же смеяться выше себя! Поднимайте сердца ваши вы хорошие танцоры, выше, всё выше! И не забывайте также и доброго смеха!
Этот венок смеющегося, этот венок из роз: вам, братья мои, кидаю я этот венок. Смех признал я священным; о. высшие люди, научитесь же у меня — смеяться!»
Когда Заратустра говорил эти речи, стоял он близко ко входу в пещеру свою; но с последними словами незаметно ускользнул он от гостей своих и выбежал на короткое время на чистый воздух.
«О, чистый запах, воскликнул он, о, блаженная тишина, меня окружающие! Но где звери мои? Сюда, сюда, орел мое и змея моя!
