DC
„лапу“), причемъ внутреннія церковныя стѣиы обтесывались прямыми плоскостями, „выскабливались въ „ласъ“, а въ углахъ закруглялись (черт. 10-й). Рубка безъ выпускныхъ концовъ производилась большею частью въ верхнихъ восьмерикахъ и галлерейкахъ. Срубы церкви обыкновешю дѣлали въ сосѣднемъ лѣсу и ставили на заранѣе освященномъ мѣстѣ прямо на „пошвѣ“ безъ фундамента, вслѣдствіе чего являлась неравномѣрная осадка, и нынѣ церквн нерѣдко встрѣчаются искривленныя.
Устройство шатровъ представляло ту особенность, что всѣ они бревенчатые, „рубленые“, чѣмъ строители и освобождались отъ всякои стропильной системы. Шатеръ въ нѣкоторыхъ церквахъ доходитъ до 30 арш. вышиною и беретъ свое начало изъ первыхъ вѣнцовъ откоса главнаго карниза (черт. 9, с), которыи дѣлался также рубленый и относился отъ плоскости стѣнъ до 3 1/2 арш. Параллельно однои изъ плоскостей шатра, внутри шли, въ родѣ ступеней, тонкіе кругляки {d, е, к) „режи“, по которымъ можню проникнуть до самаго креста церкви. Наружная поверхность шатра, шейка и главка покрывались „чешуйчатымъ обиваніемъ“ (въ и которыхъ мѣстахъ оно называлось „лемихъ“), откосы же карнізовъ покрывались тесинами съ „обломамил“ въ видѣ зонтика; такими-же тесинами съ зубцами обдѣлывались основанія шеекъ и главокъ (черт. 9, н, о). Эти украшенія замѣтны и въ путевыхъ рисункахъ Олеарія. Вогнутая поверхность карниза иногда обшивалась досками (черт. 9, м) съ раскрашенными орнаментами и надписями, а верхній вѣнецъ его подъ обломами закрывался доской „карниста“ (черт. 9, з) съ вырѣзками разлнчнаго рисунка.
Кресты, увѣнчивающіе церковь, имѣютъ въ основаніи обвязку такой формы, какая встрѣчается въ грузинскихъ церквахъ (черт. 9-й, р) верхній конецъ креста едва возвышается надъ вторьмъ горизонталънымъ брускомъ. Мы уже уиомянули, что шатровыя покрытія церкви иногда достигали до 30 арш. вышины, между тѣмъ внутренняя высота церкви зачастую не превышала 10 арш., такъ что вся внутрениость шатра и почти половина высоты церкви оставались совершенно не производительньми (черт. 9-й). Эта странность, вѣроятно, объясняется тѣмъ, что во взглядѣ народа церковъ всегда представляласъ чѣмъ-то
