Штюрмер. — Может быть, последнего я не знаю. Знаю, что Мануйлов бывал у Распутина, знал всех, знал фамилии, мог следить, предупреждать относительно того, что с этим опасно дело иметь, с этим можно ездить или не ездить и т. д.
Смиттен. — Вы удостоверяете, что к вам поступили сведения о том, что Распутин ускользает от сведений агентов, которые поставлены для охраны к нему?
Штюрмер. — Да. Тут целый ряд вопросов, и я был рад, что нашелся человек, который мог следить, потому что это было мучительно, все просьбы, телеграммы.
Председатель. — От кого?
Штюрмер. — От семейства Распутина, которое боялось за него, что его увозят, что его нельзя охранять, Распутин не желал иметь с ними дела. Говорил, что они стесняют его.
Председатель. — Опять таки, почему для председателя Совета Министров имеет значение беспокойство семьи Распутина. Ведь миллион семейств беспокоится?
Штюрмер. — Ведь не для моего беспокойства я оставил Мануйлова. А со всех сторон были заявления, все жаловались. Генерала, начальника охранного отделения…
Смиттен. — Генерал Глобачев?
Штюрмер. — Да. Оттуда шли заявления о том, что он не слушается, что там поставлены агенты, караульные, он этих агентов прогнал, и, значит, Мануйлов играл роль примирителя, увещевателя.
Смиттен. — Позвольте мне такой вопрос поставить. Манасевича-Мануйлова, которого вы учитывали, как лицо небезукоризненное с нравственной точки зрения, вы назначили наблюдать за Распутиным, потому что Распутин от наблюдения других ускользает; доверяли ли вы наблюдению, которое Манасевич осуществлял за Распутиным, и не было ли подозрения у нас[*], что Мануйлов и Распутин сообща будут делать дела, которые вредны для государства?
Штюрмер. — Нет, ведь охрана есть.
Смиттен. — Ведь вы говорили, что Распутин от наблюдения других ускользал и находился под наблюдением приставленного Манасевича-Мануйлова, но Мануйлов не пользовался у вас репутацией человека безукоризненного, как же вы ограждали государственные интересы?
Штюрмер. — Я не видел, в чем государственные интересы нарушаются.
Смиттен. — Тогда для чего же было наблюдение за Распутиным. Не только охрана, но и наблюдение?
Штюрмер. — Потому что думали, что охрана не достаточно твердо исполняет свои обязанности.
Соколов. — Наблюдение в целях охраны значит было?
Штюрмер. — Так сказать, я в это не вмешивался.
