люди, не будут узнавать через какого-нибудь писаря Ивана, а через того, кто осведомлен…
Председатель. — В чьих же руках он был орудием шпионажа?
Хвостов. — Мне кажется, что он был в руках немецкой агентуры. Я пытался их поймать, но не удалось… Было несколько подозрительных лиц, но данных у меня не было. Была у меня в подозрении графиня Гартонг[*]: о ней велось расследование, которое потом было прекращено — еще до меня… Она была подозрительна. Потом была подозрительна княгиня Долгорукая[*], проживавшая в Астории: какая-то авантюристка, которая купила титул, вышла замуж за кн. Долгорукого, — и Распутин у нее бывал (впоследствии в этом убедили «листки», которые были сожжены)… Это видно из моих показаний по делу Рубинштейна; в этом показании я подробно изложил причину, почему я считал, что Распутин шпион…
Председатель. — Что эти листки в себе заключали?
Хвостов. — Они заключали такие факты. Один пример я помню ясно: Распутин ездил в Царское, и ему давал поручения Рубинштейн узнать о том, будет ли наступление или нет… При чем Рубинштейн объяснял близким, что это ему нужно для того: покупать ли в Минской губернии леса или нет? (Потому что, если будет наступление, значит можно покупать: тогда они представили бы большую ценность; если же нет, если не будет наступления, — то не следует…) Мне сообщили, что Распутин поехал с таким поручением; а когда приехал, то, действительно, он рассказывал, что он говорил в Царском Селе. Он говорил об этом эпизоде так подробно, что он остался у меня в памяти. (Если бы я знал, что это понадобится, я бы все эти листки не сжег!.. Это я тогда подробно показывал по делу Рубинштейна. Можно из этого дела сделать выемку… Я это подтверждаю: тогда я показывал то, что было.) В этом деле я помню следующее. Распутин рассказывал так… Надо сказать, что трезвый он ничего не рассказывал, но ему нужно было бутылку портвейна или мадеры, и тогда он рассказывал. Лица эти знали, как с ним поступать, привозили его в ресторан, вливали в него бутыль мадеры, и он рассказывал, что он делал в Царском Селе. Я должен сказать, что он относился в высшей степени презрительно к личности бывшего императора и очень одобрял бывшую императрицу, говорил, что она умница, что она — Екатерина II, и вообще страшно восхвалял ее… Он так относился к бывшему императору, что сыщики становились втупик: им неудобно было записывать в листки, а между тем, они должны были записывать все. Он его иначе не звал, как «папашка»: «Приезжаю я, говорит, в Царское, — вхожу: папашка сидит грустный… Я его глажу по голове и говорю: что грустишь? — Он говорит: — «Все мерзавцы кругом! Сапог нет, ружей нет — наступать надо, а наступать нельзя!».. И привел
