О сиротинкѣ той, стыдливой какъ заря,
что̀ съ кралемъ уплыла за синія моря —
Дойдутъ и до моихъ простыхъ и бѣдныхъ пѣсенъ
И будетъ мой разсказъ имъ также интересенъ.
Такъ, помню, на травѣ, подъ липою, не разъ
Мы, дѣти, слушали заманчивый разсказъ
О злой волшебницѣ и нѣкоемъ Веславѣ,
По книгѣ, что̀ была у насъ въ великой славѣ.
Вокругъ читавшаго сбирался цѣлый домъ;
Подсаживался къ намъ порой и экономъ
И важнымъ голосомъ, внушительно и внятно,
Ребятамъ объяснялъ, что̀ было непонятно.
И какъ завидовалъ я славѣ тѣхъ пѣвцовъ,
Хотя невѣдомыхъ, хотя и безъ вѣнцовъ,
Которые даетъ надменный Капитолій,
Но, безъ сомнѣнія, своей довольныхъ долей;
Для нихъ, увѣренъ я, желаній всѣхъ конецъ,
Былъ поднесенный въ даръ подругою вѣнецъ,
Рукою дѣвственной и чистой заплетенный
Изъ синихъ васильковъ, да изъ руты зеленой…
О сиротинке той, стыдливой как заря,
что̀ с кралем уплыла за синия моря —
Дойдут и до моих простых и бедных песен
И будет мой рассказ им также интересен.
Так, помню, на траве, под липою, не раз
Мы, дети, слушали заманчивый рассказ
О злой волшебнице и некоем Веславе,
По книге, что̀ была у нас в великой славе.
Вокруг читавшего сбирался целый дом;
Подсаживался к нам порой и эконом
И важным голосом, внушительно и внятно,
Ребятам объяснял, что̀ было непонятно.
И как завидовал я славе тех певцов,
Хотя неведомых, хотя и без венцов,
Которые даёт надменный Капитолий,
Но, без сомнения, своей довольных долей;
Для них, уверен я, желаний всех конец,
Был поднесённый в дар подругою венец,
Рукою девственной и чистой заплетённый
Из синих васильков, да из руты зелёной…
