А тамъ — густой ячмень, и просо, и овесъ;
И гдѣ, на рубежахъ, межъ ветелъ и березъ,
Увидишь тихую, задумчивую грушу…
Туда неси мою тоскующую душу!
Среди такихъ луговъ, въ затишьѣ, надъ прудомъ,
Во дни минувшіе стоялъ шляхетскій домъ;
Кругомъ осинникъ росъ и осокоря лозы,
Да кучка старыхъ липъ, да два иль три березы,
А къ пруду низомъ шла аллея тополей;
Поза̀ди — борозды распаханныхъ полей,
Густыя залежи и паръ изъ чернозему,
Съ гумномъ, которое подходитъ близко къ дому,
Гдѣ жолтые скирды, поставленные въ рядъ,
Шатрамъ подобные, безмолвно говорятъ,
Что царствуетъ въ дому порядокъ и довольство
И ждетъ пріѣзжаго привѣтъ и хлѣбосольство:
Приземистая дверь ему не заперта
И настежъ широко̀ раскрыты ворота̀.
Вотъ къ домику тому подъѣхалъ кто-то въ бричкѣ;
Лошадки бодрыя, хотя и невелички,
Вбѣжали въ ворота̀ исправною рысцой;
Изъ брички выпрыгнулъ проворно молодой
Панычъ, не кличетъ слугъ, а прямо — въ двери дома,
Какъ-будто все ему давнымъ-давно знакомо;
Не затрудняяся по комнатамъ бѣжитъ.
Все то-же вкругъ него, все тотъ-же самый видъ:
Не измѣнилися ни мебель, ни обои,
Лишь только сдѣлались поменѣе покои,
Чѣмъ были въ старину, для отроческихъ лѣтъ.
Въ гостиной, на стѣнѣ, висѣлъ еще портретъ,
Изображающій Тадеуша Костюшку,
А там — густой ячмень, и просо, и овёс;
И где, на рубежах, меж вётел и берёз,
Увидишь тихую, задумчивую грушу…
Туда неси мою тоскующую душу!
Среди таких лугов, в затишье, над прудом,
Во дни минувшие стоял шляхетский дом;
Кругом осинник рос и осокоря лозы,
Да кучка старых лип, да две иль три берёзы,
А к пруду низом шла аллея тополей;
Поза̀ди — борозды распаханных полей,
Густые залежи и пар из чернозему,
С гумном, которое подходит близко к дому,
Где жёлтые скирды, поставленные в ряд,
Шатрам подобные, безмолвно говорят,
Что царствует в дому порядок и довольство
И ждёт приезжего привет и хлебосольство:
Приземистая дверь ему не заперта
И настежь широко̀ раскрыты ворота̀.
Вот к домику тому подъехал кто-то в бричке;
Лошадки бодрые, хотя и невелички,
Вбежали в ворота̀ исправною рысцой;
Из брички выпрыгнул проворно молодой
Паныч, не кличет слуг, а прямо — в двери дома,
Как будто всё ему давным-давно знакомо;
Не затрудняяся по комнатам бежит.
Всё то же вкруг него, всё тот же самый вид:
Не изменилися ни мебель, ни обои,
Лишь только сделались поменее покои,
Чем были в старину, для отроческих лет.
В гостиной, на стене, висел ещё портрет,
Изображающий Тадеуша Костюшку,
