Стоялъ насупившись. „Къ чему переносить?“
Хотѣлъ-было Судья у Войскаго спросить,
Но Войскій ускользалъ и не давалъ отвѣту
Опредѣленнаго, зачѣмъ тревогу эту
Онъ поднялъ. Нечего; собравшися пошли
Гурьбой къ развалинамъ, чернѣющимъ вдали,
Чтобъ тамъ отъужинать. Лишь тутъ хозяинъ строгой
Дознался кое-какъ отъ Войскаго дорогой,
Что въ домѣ мѣста нѣтъ: такая тѣснота —
Не поворотишься; развалина-же та
Глядитъ развалиной лишь издали, снаружи,
А близко никакихъ хоромъ она не хуже,
Хотя и треснула внутри одна стѣна.
За-то уже просторъ, раздолье, ширина;
Къ тому-жъ и погреба, наслѣдственныя вины…
Но были, сверхъ того, особыя причины.
Шаговъ на тысячу отъ дома, на холмѣ,
Какъ привидѣніе, возникшее во̀ тьмѣ,
Торчало зданіе — жестокая насмѣшка
Надъ славой прошлыхъ лѣтъ. Хозяинъ, графъ Горешка,
Погибъ въ часы лихихъ усобицъ и войны;
Имѣнія его тотчасъ-же розданы̀
Наслѣдникамъ, не-то въ секвестръ казною взяты,
Лишь за̀мка никому ненужныя палаты
Одни осталися, пока еще ничьи,
Сидя на рубежахъ Горешки и Судьи,
И древней суетой своею не смущали
Покамѣстъ никого: наслѣдники смѣкали,
Что реставрація поглотитъ много суммъ,
Которыя подчасъ важнѣй, чѣмъ славы шумъ.
Вдругъ прибылъ родственникъ Горешки отдаленный,
Стоял насупившись. „К чему переносить?“
Хотел было Судья у Войского спросить,
Но Войский ускользал и не давал ответу
Определённого, зачем тревогу эту
Он поднял. Нечего; собравшися пошли
Гурьбой к развалинам, чернеющим вдали,
Чтоб там отужинать. Лишь тут хозяин строгой
Дознался кое-как от Войского дорогой,
Что в доме места нет: такая теснота —
Не поворотишься; развалина же та
Глядит развалиной лишь издали, снаружи,
А близко никаких хором она не хуже,
Хотя и треснула внутри одна стена.
Зато уже простор, раздолье, ширина;
К тому ж и погреба, наследственные вины…
Но были, сверх того, особые причины.
Шагов на тысячу от дома, на холме,
Как привидение, возникшее во̀ тьме,
Торчало здание — жестокая насмешка
Над славой прошлых лет. Хозяин, граф Горешка,
Погиб в часы лихих усобиц и войны;
Имения его тотчас же розданы̀
Наследникам, не то в секвестр казною взяты,
Лишь за̀мка никому ненужные палаты
Одни осталися, пока ещё ничьи,
Сидя на рубежах Горешки и Судьи,
И древней суетой своею не смущали
Покамест никого: наследники смекали,
Что реставрация поглотит много сумм,
Которые подчас важней, чем славы шум.
Вдруг прибыл родственник Горешки отдалённый,
