Твердилъ, что ѣздилъ въ ней нѣмецкій чортъ по свѣту,
И всякій осѣнить спѣшилъ себя крестомъ.
Какъ одѣвался самъ Подчашичъ, я о томъ,
Во всѣхъ подробностяхъ описывать не стану,
Скажу лишь, что похожъ онъ былъ на обезьяну.
Отъ подражанія ему предостеречь
Могли бы старшіе, но сдерживали рѣчь,
Чтобъ шуму не поднять, чтобъ судьи наши строги
Не вздумали кричать, что не даемъ дороги
Мы просвѣщенію. Подчашичъ говорилъ,
Что за̀ моремъ народъ вопросовъ тьму рѣшилъ,
Что всѣ между собой равны тамъ люди стали;
Хоть мы о томъ давно въ Писаніи читали
И проповѣдуютъ въ костелахъ всякій день
Ксендзы; но ежели французскій бюллетень
Не подтвердилъ: законъ не можетъ быть закономъ!…
Подчашичъ пріѣзжалъ въ то время къ намъ барономъ,
Затѣмъ-что за̀ моремъ былъ въ модѣ ти́тулъ тотъ.
Когда-же ти́тулы во Франціи народъ
И привиллегіи магнатовъ уничтожилъ —
Сталъ демократомъ онъ: а еслибъ дольше пожилъ,
Богъ знаетъ прозвище какое-бъ изобрѣлъ.
Вѣкъ этихъ обезьянствъ, по счастію, прошелъ
И нынче попрекнуть нельзя намъ молодежи,
Что ѣздитъ за море она — мѣнять одежи,
Иль, Господи прости, коверкать свой языкъ.
Призваніе свое французъ теперь постигъ:
Ихъ кесарь, Бонапартъ, толкуетъ не о модахъ,
А объ оружіи, о царствахъ, о народахъ;
По манію его сбираются полки —
И славны по̀ свѣту вновь стали поляки́.
Но… время тянется, гостей мы ждемъ напрасно
Твердил, что ездил в ней немецкий чёрт по свету,
И всякий осенить спешил себя крестом.
Как одевался сам Подчашич, я о том,
Во всех подробностях описывать не стану,
Скажу лишь, что похож он был на обезьяну.
От подражания ему предостеречь
Могли бы старшие, но сдерживали речь,
Чтоб шуму не поднять, чтоб судьи наши строги
Не вздумали кричать, что не даём дороги
Мы просвещению. Подчашич говорил,
Что за̀ морем народ вопросов тьму решил,
Что все между собой равны там люди стали;
Хоть мы о том давно в Писании читали
И проповедуют в костёлах всякий день
Ксендзы; но ежели французский бюллетень
Не подтвердил: закон не может быть законом!…
Подчашич приезжал в то время к нам бароном,
Затем что за̀ морем был в моде ти́тул тот.
Когда же ти́тулы во Франции народ
И привилегии магнатов уничтожил —
Стал демократом он: а если б дольше пожил,
Бог знает прозвище какое б изобрёл.
Век этих обезьянств, по счастию, прошёл
И нынче попрекнуть нельзя нам молодёжи,
Что ездит за море она — менять одёжи,
Иль, Господи прости, коверкать свой язык.
Призвание своё француз теперь постиг:
Их кесарь, Бонапарт, толкует не о модах,
А об оружии, о царствах, о народах;
По манию его сбираются полки —
И славны по̀ свету вновь стали поляки́.
Но… время тянется, гостей мы ждем напрасно
