Иль вѣтку, отъ ствола откинувъ, колыхнетъ
И долго въ воздухѣ дрожитъ, качаясь, вѣтка:
Такъ нѣсколько минутъ Тадеушъ и сосѣдка
Сидѣли, смущены тѣмъ звукомъ; но потомъ
Тадеушъ ободрясь сказалъ: „все дѣло въ томъ,
Чей песъ опередилъ; не можетъ быть тутъ спору,
Особенно, когда псари спустили свору
Единовременно, въ одинъ и тотъ-же мигъ.“
Асессоръ слыша то̀, наморщилъ гнѣвный ликъ
И на Тадеушѣ остановился взглядомъ,
Который полонъ былъ и горечью, и ядомъ.
Асессоръ менѣе въ движеніяхъ былъ живъ,
Чѣмъ лютый врагъ его, и менѣе крикливъ;
За-то на раутѣ, на сеймѣ, середь бала
Боялись всѣ его: языкъ его, какъ жало,
Язвилъ и колкости умѣлъ пускать острѣй,
Чѣмъ добавленія иныхъ календарей.
Когда-то человѣкъ съ значеньемъ и богатый,
Провелъ онъ молодость азартно, мотовато,
На съѣздахъ, сеймикахъ, по ярмонкамъ кутилъ
И все отцовское имѣніе спустилъ.
Теперь-же поступилъ на службу изъ разсчету,
Чтобъ вѣсъ какой-нибудь имѣть; любилъ охоту
Для развлеченія, а частью потому,
Что громкій звукъ роговъ напоминалъ ему
Потѣхи прежнихъ лѣтъ, охотничьи забавы
Съ огромной псарнею, веселыя облавы
И пиршества среди наслѣдственныхъ лѣсовъ.
Отъ псарни той едва осталась пара псовъ,
На радости ему — и смѣть теперь позорить
Главнѣйшаго изъ нихъ! смѣяться, дерзко спорить!
И кто-жъ! молокососъ! столичный неучъ, гость!…
Иль ветку, от ствола откинув, колыхнёт
И долго в воздухе дрожит, качаясь, ветка:
Так несколько минут Тадеуш и соседка
Сидели, смущены тем звуком; но потом
Тадеуш ободрясь сказал: „всё дело в том,
Чей пёс опередил; не может быть тут спору,
Особенно, когда псари спустили свору
Единовременно, в один и тот же миг.“
Асессор слыша то̀, наморщил гневный лик
И на Тадеуше остановился взглядом,
Который полон был и горечью, и ядом.
Асессор менее в движениях был жив,
Чем лютый враг его, и менее криклив;
Зато на рауте, на сейме, середь бала
Боялись все его: язык его, как жало,
Язвил и колкости умел пускать острей,
Чем добавления иных календарей.
Когда-то человек с значеньем и богатый,
Провёл он молодость азартно, мотовато,
На съездах, сеймиках, по ярмонкам кутил
И всё отцовское имение спустил.
Теперь же поступил на службу из расчёту,
Чтоб вес какой-нибудь иметь; любил охоту
Для развлечения, а частью потому,
Что громкий звук рогов напоминал ему
Потехи прежних лет, охотничьи забавы
С огромной псарнею, весёлые облавы
И пиршества среди наследственных лесов.
От псарни той едва осталась пара псов,
На радости ему — и сметь теперь позорить
Главнейшего из них! смеяться, дерзко спорить!
И кто ж! молокосос! столичный неуч, гость!…
