Тутъ Возный выбрался, въ сѣняхъ къ огню присѣлъ
И вынулъ книжечку: Вокандой Трибунальской
Звалась она; ее носилъ съ собой Брехальскій
Какъ-бы молитвенникъ, Олтарикъ Золотой;
Все было для него въ немудрой книжкѣ той
И съ нею никогда онъ ввѣкъ не разставался,
Съ ней спалъ, и ѣлъ, и пилъ, и въ дальній путь пускался.
Всѣ тяжбы, иски всѣ туда занесены,
Что̀ были нѣкогда въ повѣтѣ ведены,
О коихъ позывы носилъ онъ лицамъ разнымъ.
Иному книжка та казалась только празднымъ
Перечисленіемъ фамилій, а ему
Являла кучи дѣлъ и приключеній тьму.
И такъ, присѣвъ, читалъ: Огинскій съ Высогирдомъ,
Квилецкій съ Рымшею, князь Радзивилъ съ Выжгирдомъ,
Гедройцъ съ Мицкевичемъ, съ Почобутами Занъ,
Бялопетровичи проти́въ доминиканъ,
Юрага съ Купсцями; затѣмъ другія лица,
А въ заключеніе: Горешка и Соплица.
Читая строки тѣ, онъ живо вспоминалъ
Процессы, партіи, высокій трибуналъ,
И самого себя предъ этимъ трибуналомъ,
Въ жупанѣ, а не-то подчасъ въ кунту́шѣ аломъ,
При саблѣ — словомъ, какъ ходили въ тѣ года;
Онъ громко восклицалъ: „вниманье, господа!…“
Такъ разсуждаючи, заснулъ мало по малу
Послѣдній на Литвѣ глашатый трибуналу.
Такія-то велись забавы и дѣла
Среди спокойнаго литовскаго села,
Межь-тѣмъ какъ громъ побѣдъ гремѣлъ въ Европѣ цѣлой
И дивный оный Вождь, богъ брани, геній смѣлый,
Звѣздою на челѣ безчисленныхъ полковъ
Тут Возный выбрался, в сенях к огню присел
И вынул книжечку: Вокандой Трибунальской
Звалась она; её носил с собой Брехальский
Как бы молитвенник, Олтарик Золотой;
Всё было для него в немудрой книжке той
И с нею никогда он ввек не расставался,
С ней спал, и ел, и пил, и в дальний путь пускался.
Все тяжбы, иски все туда занесены,
Что̀ были некогда в повете ведены,
О коих позывы носил он лицам разным.
Иному книжка та казалась только праздным
Перечислением фамилий, а ему
Являла кучи дел и приключений тьму.
И так, присев, читал: Огинский с Высогирдом,
Квилецкий с Рымшею, князь Радзивил с Выжгирдом,
Гедройц с Мицкевичем, с Почобутами Зан,
Бялопетровичи проти́в доминикан,
Юрага с Купсцями; затем другие лица,
А в заключение: Горешка и Соплица.
Читая строки те, он живо вспоминал
Процессы, партии, высокий трибунал,
И самого себя пред этим трибуналом,
В жупане, а не то подчас в кунту́ше алом,
При сабле — словом, как ходили в те года;
Он громко восклицал: „вниманье, господа!…“
Так рассуждаючи, заснул мало-помалу
Последний на Литве глашатый трибуналу.
Такие-то велись забавы и дела
Среди спокойного литовского села,
Меж тем как гром побед гремел в Европе целой
И дивный оный Вождь, бог брани, гений смелый,
Звездою на челе бесчисленных полков
